он замирял, - не понимал, что это и есть та самая сила, на которую ему
надлежит опереться? А что Христос именно сила - это он чувствовал. Смутно
чувствовал он и другое: всякая кротость - страшная сила. Вы не помните,
кто это сказал?
- Толстой, наверно?
- Нет. Достоевский. Он в последние годы много думал о Христе, только не
знал, как же с ним поступить, и проделывал с ним разные опыты. То оставлял
ему кротость и любовь, а бич и меч отбирал как лишнее, и получался тогда у
него Лев Николаевич - князь Мышкин - личность не только явно
нежизнеспособная, но и губительная для всех его любящих; потом возвращал
ему меч, а все остальное отбрасывал - и получился Великий инквизитор, то
есть Христос, казнящий Христа. Но Пилат в этом отношении был куда
реалистичнее и Достоевского, и его инквизитора: Христа он понимал таким,
каким он был, и такой Христос ему подходил.
- А значит, революционную, разрушительную силу проповеди Христа он даже
не подозревал?
- А кто тогда мог что подозревать? И много позже никто в ней не мог
разобраться. Через сто лет Плиний Младший пытался было уяснить себе, что
это такое, но ничего, кроме "дикого суеверия, доведенного до абсурда", в
нем так и не увидел. Так он и написал императору Траяну. А Тацит выразился
и того чище: "Ненавистные за их мерзости люди, которых чернь назвала
"христианами". И дальше (дело идет о пожаре Рима): "Они были уличены не
столько в поджоге, сколько в ненависти к роду человеческому". Цитирую по
памяти и поэтому не совсем точно. Так вот как думали и писали о христианах
утонченнейшие, умнейшие, светлейшие умы человечества, и уже через много
лет после казни Иисуса. Но Пилат так не думал. Он знал: этот бродячий
проповедник Риму очень нужен. Его слушают, ему верят, за ним идут. Он
способен создать новую космополитическую религию, приемлемую для власти.
Ошибся он или нет - и до сих пор неясно. Мнения об этом разошлись резко.
Так вот - вторая причина, но была еще и третья: какого дьявола они его
пугают и шантажируют? Почему он должен исполнять роль синагогального
палача? У них отнято jus gladii, право меча, так вот они хотят снести
неугодную им голову его руками. Руками римского патриция! Да иди они к
Вельзевулу! А сколько они ему гадили! Работы по строительству водопровода
и то сорвали! Они ведь свиньи, им чистая вода ни к чему - они и в луже
вымоются, а он им хотел провести иорданскую воду! Не дали! Подумать,
изображенье Цезаря, боевые римские знамена - и то не позволили внести в
Иерусалим! Не позволили, и все! Даже щиты пришлось убрать из Иродова
дворца - на них, видите ли, портрет императора. И все им сходит с рук. И
он же оказался виноват: не сумел к ним подойти. Да кто они такие? Рабы!
Грязные восточные собаки! Лжецы и предатели! И вот он - сама персона
императора, первый человек страны - должен по их приказу и показу казнить
этого несчастного только потому, что он нужен ему, Пилату, и именно за это
ненавистен им. И ничего не поделаешь - придется! Ах, если бы он был хотя
бы Галлионом! Знаете, кто это? Родной брат Сенеки. Проконсул Ахайи. Его
резиденция была в Коринфе, и вот что там однажды случилось. Это место я
наизусть помню: "Напали иудеи единодушно на Павла и привели его перед
судилищем, говоря, что он учит чтить Бога не по закону". Слышите, совсем
как в истории с Христом. Но то был Галлион, и вот чем это окончилось.
"Когда же Павел хотел говорить, Галлион сказал: "Иудеи, если бы была обида
или злой умысел, то я бы слушал вас, но когда идет спор об учении, об
именах и законе вашем, то разбирайтесь сами, я не хочу быть судьей в
этом". И прогнал их от судилища. И все эллины, схватив начальника
синагоги, били его перед судилищем, и Галлион не препятствовал".
Великолепная сцена и великолепный патриций: "Разбирайтесь сами", но вот
так сказать Пилат не мог, не посмел просто. Палестина была не Греция,
Иерусалим не Коринф многоколонный, а он не Галлион, а попросту Понтий
Пилат, homo novus. И поэтому, когда он услышал это страшное: "Если ты
отпустишь его, ты не друг кесаря", он сдался, вымыл руки и казнил. Вот как
мы с вами! Дорогой мой друг, - отец Андрей схватил Корнилова за плечо. -
Вот вы говорите: они вас вызвали и забрали у вас мою рукопись. Потому,
мол, забрали, говорите вы, что не хотят они меня распинать. Значит, вы там
с теми же Пилатами говорили. С теми же несчастными Пилатами, от которых