Глава 3. Самопал на продажу
- Ну как, нравится пистоль? - глаза Погодина горели азартом. Он так подмигивал, когда вел Вольфа к развалинам пятиэтажки и потом, когда поднимались по опасной лестнице без перил, что Володя ожидал увидеть в куске мешковины новенький "вальтер" или, на худой конец, видавший виды "наган". Но в свертке оказался вырезанный буквой "г" кусок толстой доски, к которому сверху была примотана проволокой медная трубка с расплющенным концом и пропиленным в сантиметре от заглушки отверстием поджига. Грубая примитивная поделка. Впечатления не спасала свежая черная краска и нанесенное напильником косое рифление на острой по углам рукоятке. - Какой это пистолет... - Вольф не скрывал разочарования. - Обычный самопал... - Ну и что! Знаешь, как бьет? Забор насквозь, Толик сам видел! И стоит не четвертак, а трешку! - А толку от него... Пока достанешь, пока подожжешь... - Можно навостриться. В случ-чего отскочил, выхватил, коробок к запальнику приставил: "Не подходи!" А спичка там уже стоит, чиркнул - и все! - И все! - передразнил Вольф. - Давай попробуем, что ли... Он заряжен? - Ага. Мороз насыпал пороха и шарик от подшипника вставил... Среди щебенки и битого кирпича тут и там валялись бутылки из-под дешевого крепленого вина. Володя подобрал восьмисотграммовый "огнетушитель" с грубой этикеткой "Вермут крепкий", поставил в угол, отошел на три метра, примерился пустой рукой. - Ты или я? - Давай ты, - быстро сказал Погодин и отошел в сторонку. Вольф взял самопал, навел на цель. Трубка почти закрывала бутылку, прицел получался грубый. Толстая рукоятка плохо сидела в ладони, острые углы врезались в кожу. Сквозь пустой оконный проем пробивались косые солнечные лучи, в них плавала кирпичная пыль. Невдалеке от бутылки-мишени чернели окаменевшие человеческие экскременты. Время затормозило свой бег, наступила мертвая тишина, словно в уши плотно набили вату. Вольф чиркнул коробком о спичечную головку - раздался звук, будто гвоздем царапнули по оконному стеклу, но спичка не загорелась. Он чиркнул еще раз... Сознание странно раздвоилось: он будто смотрел со стороны, как светлоголовый мальчик, упрямо выпятив губу, пытается привести в действие опасную игрушку. Спичка снова не загорелась. "Попробую еще раз и брошу", с облегчением подумал Вольф. Однако третья попытка увенчалась успехом. С сухим треском вспыхнуло желтое пламя, очень хотелось зажмуриться и отвернуться, оберегая лицо. Но тогда собьется прицел... Плотно сжав губы и прищурившись, мальчик удерживал линию ствола на белом квадратике этикетки. Спичка погасла, но ничего не произошло. Первым желанием было заглянуть в трубку - все ли там в порядке? Но он, словно окаменев, продолжал стоять в прежней позе. - Точно заряжен? - напряженно спросил Вольф. Будто отвечая на его вопрос, самопал сильно дернулся, раздался грохот, визг рикошета, все заволокло сине-черным дымом. - Черт! - испуганно крикнул Саша. - Рядом пролетело, свистнуло у самого уха... Второй частью сознания Володя увидел самого себя, лежащего с развороченным лицом на мусоре и обломках кирпича. Бутылка осталась невредимой. Свежая выбоина на кирпичной стене обнаружилась в полуметре левее. - Да он еще и криво бьет, - сказал Вольф. Ладони у него вспотели, сердце колотилось. - За него и рубль заплатить жалко. - Конечно! - поддержал его Погодин. - Не знаю, как забор пробивает, а меня точно чуть не убило! К тому же пока он бахнет, нам уже бошки оторвут! - Чего ж ты его хвалил? - Это не я, я только за Толяном повторял... Это он пистоль расхваливал... - Вот пусть и забирает. Неси это говно обратно. - Завтра отнесу, сейчас Мороза все равно нету. Только ты его до завтра забери - дома родители, куда я его дену? - А я куда? - Да в общем коридоре спрячешь или в кладовке. Кто там его увидит! - Ну ладно... Вольф сунул самопал под рубашку, за брючный ремень, прижал локтем, чтоб не вываливался. Они вышли из развалин и сразу наткнулись на пацанов из соседних домов. - Здорово, Немец! - крикнул Лешка Сонин. - Здорово... Когда кличку произносили без злобы или издевки, Вольф не реагировал. Иначе пришлось бы передраться со всеми. - Это вы стреляли? - пацаны подошли ближе. - Из чего? - Конечно мы, - гордо отозвался Погодин. - Вот, смотри? Он задрал Володину рубашку, тот быстро опустил ее на место, но пацаны успели увидеть черное дерево и блестящую медную трубку. - Покажи, Вовка, - попросил Сонин, но тот как глухонемой быстро прошел мимо. - Зачем сказал? - зло спросил он Погодина, когда они отошли на несколько десятков метров - А чего? Для понта! Больше уважать будут... - Чем меньше понтов. тем лучше! - отрезал Вольф и, не прощаясь, пошел домой Самопал Володя решил отдать на хранение Витьке Розенблиту - он жил вдвоем с матерью, которая не совала нос ни в дела сына, ни в углы своей квартиры Но когда он зашел в длинный обшарпанный коридор, то понял, что сейчас неудачное время для исполнения задуманного пахло горелым, а на кухне бушевал скандал. - Ты, жидовская морда, я тебе сколько говорила мою конфорку не занимать! истошно орала тетя Надя Караваева. У нее было иссушенное злое лицо неудачницы. - Знаю я ваши штучки! Когда проводка перегорела, ты трешку пожалела! Все сдали, а ты на чужом горбу в рай проехала! - Я сдала еще раньше тебя! - кричала в ответ Фаина Григорьевна, но не так громко и зло, что сразу выказывало: характера победить Караваеву ей не хватит. Фаина Григорьевна была полной женщиной с глазами жующей коровы. Она всегда ходила в бумажных бигуди, рваном халате и рваных тапочках, за что чистоплотная Лизхен ее осуждала и даже собиралась подарить как-нибудь, "когда будут деньги", и тапочки и халат. - А конфорки все общие... - Тебе все общее, лишь бы чужое к рукам прибрать! Всю печку засрала, зараза пархатая! - чувствуя близкую победу, надсаживалась Надя. Землистое лицо разрозовелось - такие стычки доставляли ей явное удовольствие. Но тут за Фаину Григорьевну, не выдержав, вступилась Лизхен, которая обычно соблюдала нейтралитет. - Чего орешь, дура! - с размаху швырнув нож на изрезанную выцветшую клеенку, напористо закричала она. - Или со вчерашнего не протрезвела? Думаешь, если тайком пьешь, то никто не видит? Вон, полная сумка бутылок! Общие конфорки, общие! Характером Лизхен не уступала Караваевой, и та сразу переключилась на более опасную противницу. - А, немчура за жидовку заступается! - Надя уперла руки в бока и ядовито осклабилась, открывая плохие зубы. - В войну вы их расстреливали, а теперь из одной чашки пьете! Такие же сволочи! Услышав последнюю фразу, из комнаты выскочил Генрих. В одних тренировочных штанах, босой, с перекошенным лицом и вытаращенными глазами. Володя никогда не видел отца в таком виде. - Кто расстреливал?! - страшным голосом заорал он. - Я расстреливал? А где твой отец и брат Степан? Это не они полицаями были? Не они в Змеиной балке из пулеметов тысячи людей положили? Тогда за что их трибунал повесил?! Наступила звенящая тишина. Не сняв замызганного фартука, Надя опрометью бросилась из кухни, хлопнула своей дверью, щелкнула замком. В коммунальных битвах такой чистой и очевидной победы еще не случалось. - Откуда ты это знаешь, Генрих? - удивленно спросила Лизхен. Отец дрожащими руками налил из-под крана воды, залпом выпил стакан. - Люди рассказали! - постепенно успокаиваясь, ответил он. - Люди все помнят. А эти... Свои делишки на других перекладывают... Негодяи! Фаина Григорьевна выпила сердечные капли и, раскачиваясь, как утка, ушла в комнату. Володя решил не напрягать Витьку и спрятал самопал себе под матрац. Вечером неожиданно приехал дядя Иоган, Лизхен на скорую руку нажарила картошки с колбасой, открыла соленья, застелила на стол белую крахмальную скатерть, поставила праздничную посуду. Независимо от количества разносолов, стол у нее всегда выглядел торжественно. За ужином Генрих рассказал другу о кухонном скандале. - Ничего странного, - констатировал тот. - В чужой среде тебя всегда будут считать фашистом и убийцей. Сейчас я еду на съезд, в очередной раз предлагаю тебе: поедем со мной! Прими участие в нашем деле - оно выгодно для тебя и твоей семьи! - Ты опять за свое, - устало отозвался Генрих. - Разве в национальности дело? Это только предлог, повод... Меня вот на днях три наших слесаря избили в кровь, немчурой обзывали... Но если бы я драл со старушек по трояку и пил с ними водку каждый день, то был бы лучшим другом. И о национальности никто бы не вспомнил. - Так-так! - дядя Иоган насторожился, как сеттер, почуявший дичь. Значит, тебя избили, ты утерся, обидчики торжествуют и показывают на тебя пальцем, и все хорошо, ты доволен? - Они не торжествуют, - Генрих тяжело вздохнул. - Один в больнице, один уволился, а тот, что остался, меня за десять метров обходит. - И на немой вопрос Иогана пояснил: - Володя подоспел с дружком - тот лысый такой, здоровый, вид бандитский - любой испугается... Он сразу двоих вырубил, а третьего Володя проучил. Я даже удивился - одним ударом сбил с ног, и тот встать не мог... Так что у меня есть надежный защитник! Дядя Иоган кисло кивнул. - Чему же ты радуешься? Что твой сын дружит с бандитами и научился сбивать с ног людей? Но такая дорожка ведет в тюрьму! Защищаться надо цивилизованно, отстаивая национальное самосознание и добиваясь своего государства. Автономного немецкого государства, где будет порядок и твоему сыну не придется нарушать законы! - И обратился к Володе: - А почему ты водишься с бандитами? Знаешь, чем это может кончиться? - Никакой он не бандит! - огрызнулся тот. - Просто отцу не понравилось, что он лысый! Когда ужин заканчивался, в коридоре раздались два звонка. - К нам, - сказал Генрих. - Лизхен, открой. Может, авария где... Но в комнату вошел участковый дядя Коля Лопухов. Поздоровавшись, он сразу повернулся к вспотевшему, как мышь, Володе. - Ну, где твой пистолет? Быстро давай сюда! - Пистолет? - настороженно переспросил дядя Иоган. - Да нет, какой пистолет, - спокойно сказал Генрих. - Пистолета никакого нет. Были только разговоры про пистолет. Чего не болтают мальчишки... Они не понимают, что слово не воробей. Но Лопухов молча смотрел на младшего Вольфа, и тот, как загипнотизированный, подошел к кровати и вытащил из-под матраца самопал. Лизхен ахнула, у Генриха отвисла челюсть, дядя Иоган переводил испытующий взгляд с Володи на его родителей, потом на участкового, потом опять на Володю. - Это не разговоры, не слова! - Лопухов выразительно подкинул самопал на ладони, понюхал ствол. - Это статья Уголовного кодекса - незаконное хранение оружия. Тем более из него недавно стреляли. Лизхен обессиленно опустилась на табуретку, Генрих побледнел. Чувствуя, что на этот раз он таки влип в историю, Володя ощутил прилив дерзости. - Меня никто не посадит! - уверенно заявил он. - Мне еще нет четырнадцати лет! - Вот как? - остро глянул Лопухов. - И кто тебя этому научил? - Кент научил. - Кто?! - выдохнул Генрих. - Кент. Его Иваном зовут. - Ты что, Кента знаешь? - Лопухов присвистнул и сдвинул на затылок форменную фуражку. - А еще кого? - Мотрю. И Филькова... - Кто это такие? - прошептала Лизхен. - Мы их никогда не видели... Правда, Генрих? - Это уголовные элементы, - пояснил участковый. - Преступники. Не думал, что ваш сын с ними водится: рано еще. И вообще... Теперь придется разбираться... Он сунул самопал в планшетку, а оттуда извлек бланк протокола и принялся заполнять пустые графы. - Распишитесь, - он протянул протокол Генриху. - Завтра ко мне в отдел, кабинет двадцать два. В десять. Когда дверь за участковым закрылась, дядя Иоган тоже стал собираться. - Извини, Генрих, я не могу у тебя оставаться. Ты же знаешь мое положение: в любой момент могут сделать провокацию и упрятать в тюрьму. Когда милиционер зашел, я подумал, что именно это и началось... Но мне кажется, мальчик не на правильном пути. Он пошел по другой дорожке. Не по той, по которой стоит идти немцу-патриоту. Это очень печально, Генрих. И очень плохо. Ты тоже в этом виноват. - Подожди, Иоган, я сейчас не могу ничего сообразить, - Генрих сморщился и тер виски кончиками напряженных пальцев. - Оставайся у нас, тебе ничего не грозит, а утром поговорим... - Не могу. Слишком важное дело на мне, чтобы рисковать. И слишком много людей за мной... Если надумаешь присоединиться к нам, можешь найти меня в гостинице. В "Кавказе" скорей всего. - Я... Я присоединюсь к вам. Генрих перестал тереть виски, лишь сильно сжимал их, будто стараясь успокоить пульсирующую боль. - Я поеду с тобой на съезд. - Наконец-то ты сделал выбор! - Иоган подошел к товарищу, крепко обнял, прижал к себе. - Ты все понял, молодец! Это единственный выход для тебя и твоей семьи! Единственный! И Вольдемару так будет лучше, мы сумеем его защитить. В случае чего можно поднять шум, что через сына сводят счеты с активистом немецкого освободительного движения! - Нет! - Генрих резко высвободился. - Вольдемара в эти дела не вмешивать это мое условие. Обязательное условие! Стальной взгляд отца напоминал клинок выброшенной в защитном выпаде шпаги. - Как скажешь, дружище. Завтра в семь вечера я жду тебя на вокзале, возле касс. Когда Иоган ушел, Генрих опустился на диван, обхватил голову руками и долго сидел не шевелясь. Лизхен опустилась рядом, обхватила мужа за плечи. - Зачем? Ты же всегда держался в стороне... - Так будет лучше, - глухо ответил Генрих. - Все равно всю жизнь не отсидишься... Володя почувствовал, что происходит что-то непоправимое и это непоправимое связано с ним. Стало горько и страшно, к горлу подкатил комок. Он вышел в высокий, гулкий, пахнущий мочой туалет и, дернув тяжелую фаянсовую ручку на свисающей из бачка цепи, разрыдался под шум сбегающей воды. Он сдергивал несколько раз, но бачок наполнялся медленно, к тому же в дверь стал стучать одноногий инвалид Фомичев, поэтому выплакаться так и не удалось. Умывшись, он вернулся в комнату и залез под одеяло, мечтая о том, что когда-нибудь у него будет место, в котором можно уединиться - хотя бы такой же туалет, но только не коммунальный, а свой, потому что человеку иногда необходимо остаться наедине с самим собой, а сделать это в густонаселенной квартире практически невозможно. В ожидании рокового времени - десяти часов следующего дня - спал он плохо, мучили тревожные, страшные и противные сны. Несмотря на недавнюю браваду, он понимал, что, кроме тюрем, есть и трудколонии для несовершеннолетних, поэтому вполне вероятно, что завтра его отправят именно туда... Но утром все разрешилось чудесным образом, даже идти в милицию не пришлось: отец ушел рано, а когда вернулся, сказал, что все уладил и на первый раз его простили. Володя испытал прилив любви и нежности к отцу, обнял его за шею и уткнулся головой в грудь, как в глубоком детстве. А заметно опечаленный Генрих гладил сына по затылку, тяжело вздыхал и наконец произнес: - Не допускай ошибок, сынок. Имей в виду, они только этого и ждут... Вечером он ушел на вокзал, не разрешив себя провожать. Проснувшись ночью, Володя услышал, как мать приглушенно всхлипывает в подушку. * * * В аттестате зрелости у него было всего три пятерки: по физкультуре, первоначальной военной подготовке и немецкому языку. Последняя считалась самой ценной - до сих пор Клавдия Ивановна считала, что на высший балл знает только она сама. Троек тоже оказалось немного: рисование, химия и география. По меркам их выпуска, результат считался неплохим. К моменту окончания школы Володю уважали и соученики, и все пацаны микрорайона. Причиной тому, конечно, была не хорошая учеба, а успехи в драках, в которые с восьмого класса он ввязывался с большой охотой. "Двойка", исполненная под руководством Пастухова в заплеванной подворотне, сформировала личность Вольфа больше, чем годы, проведенные в боксерском зале. Она связала силу и технику удара не с гулким тренировочным мешком и не с очками, присуждаемыми рефери, а со страхом в выпученных глазах противника, мягкой податливостью его тела, рефлекторно выскочившим языком, короче - с настоящей победой, которая не присуждается судейской коллегией, а берется своими руками без чьего-то посредничества. После первого опыта он несколько раз приходил к Филькову в общагу и дрался на темных пустырях стенка на стенку, или вдвоем-втроем против пяти-шести. Численный перевес всегда был на стороне пьяных или обкурившихся жителей "нахаловки", потому что инициатива исходила от них, но точные и сильные удары боксеров компенсировали это преимущество. К тому же оказалось, что печальный пример нокаутированных сотоварищей мигом охлаждает пыл остальных и они, неожиданно протрезвев, покидают поле боя. Несколько раз Фильков предлагал "ставить удар" на случайных прохожих, но Володя категорически отказывался. Не захотел он и драться на стороне Кента против "кильдюмских", хотя придумал для отказа какой-то благовидный предлог. В девятом классе Вольф стал ухаживать за Симоновой, перейдя дорогу Вальке Ромашову из десятого "Б". Тот считался приблатненным и водился с "мясокомбинатовской" кодлой, школьные пацаны боялись его как огня. Как-то после вечера танцев к подъезду школы подошел десяток отпетых хулиганов, вооруженных палками и цепями, верховодил в этой компании дважды судимый Бычок, он стоял посередине, засунув руки в карманы, лыбясь щербатым ртом и выплевывая семечную шелуху на опасливо пробирающихся вдоль стенки школьников. Ромашов держался в сторонке, будто он здесь вовсе и ни при чем, только губы его змеились в загадочной торжествующей улыбке. Все знали, что "мясокомбинатовские" пришли "гасить" Немца, и он тоже об этом узнал, но деваться было некуда. Хотя Саша Погодин предложил ему выдавить стекло в туалете и по пожарной лестнице спуститься в темный двор, а оттуда через забор рвануть домой, но Вольф не согласился: слишком сложно, не факт, что уйдешь, а если и уйдешь - все равно потом поймают. Довольно спокойно Володя вышел на улицу: боевой опыт помогал преодолеть страх - он знал, что если не отобьется, то убежит, не убьют ведь, в худшем случае получит несколько ударов, но это дело привычное... - Здорово, Немец! - возбужденно выкрикнул Ромашов и, не удержавшись, взглянул на Бычка - понял ли тот сигнал. Тот сигнал понял, и стоящие поодаль в ожидании зрелища школьники поняли - сценарий-то стандартный: сейчас Бычок отзовет Вольфа в сторону, скорей всего в темноватый и пустынный двор, следом подтянутся остальные и "замесят" обреченную жертву. Погодин потом рассказывал, что у него даже мороз прошел по коже. Но Вольф сам шагнул к Бычку. - Слышь, чувак, дай закурить, - пританцовывая, будто от холода, сказал он. - Что?! - Бычок ошеломленно вытаращил глаза. - Закурить... Резкое движение руки, кулак скользнул по небритому подбородку, костяшки угодили прямо в нокаутирующую точку, и Бычок обмякшим кулем рухнул вперед, прямо Вольфу под ноги. Тот опасливо отскочил. - Гля, чего это он? - недоумевающе спросил Вольф у следующего - рыжего крепыша с надетой на запястье веревочной петлей от палки - чтоб не выскочила из вспотевшей ладони. - Больной, что ли? - Хы, - тот или не понял, или не успел осознать, что произошло, и бессмысленно пялился на недвижное тело вожака. Вольф опять сделал резкое движение и снова попал удачно - рыжий повалился рядом с Бычком. То ли оттого, что падали они, не опрокидываясь навзничь, как обычно в драках, то ли потому, что происходящее не укладывалось в привычный сценарий подобных игр, но остальные будто впали в транс, загипнотизированно рассматривая тела товарищей и явно не связывая их состояние со смирно стоящим Вольфом. - Тю! - Володя удивленно развел руками перед худым парнем со злым лицом и тихо позванивающей цепью в дрожащем кулаке. - Может, надо "Скорую" вызвать? На этот раз он промахнулся и попал в скулу, худой развернулся вполоборота и, хлестнув в падении цепью кого-то из своих, опрокинулся на спину. Спектакль закончился. Вольф рванулся вперед. Удар! Удар! Еще удар! Двое упали, один скорчился, зажимая разбитую сопатку, остальные, позабыв про цепи и палки, бросились бежать. Быстро, но не суетливо Вольф пошел в другую сторону, через проходной двор вынырнул в кривой, с разбитыми фонарями проулок и вернулся обратно, наблюдая из темноты за дальнейшим развитием событий. На месте происшествия уже распоряжалась директриса, и ее гулкий голос разносился по всей округе. - Раз это не наши - срочно вызовите милицию! Смотрите: палки, цепи... Кто их сюда привел? - Безобразие! - в унисон кипятился Псиныч. - Они тут друг друга убивать будут, а пятно ляжет на всю школу! Прочухавшийся Бычок с товарищами по несчастью не стали дожидаться милиции и, пошатываясь, вытирая кровь и матерясь, побрели в сторону набережной. Зеваки расходились. Вольф выделил в толпе фигуру Ромашова и по другой стороне двинулся следом. Назавтра школа гудела, как растревоженный улей. Подвиг Немца передавался из уст в уста, обрастая все новыми и новыми деталями и подробностями. Печальный вид Ромашова, который пришел только к третьему уроку весь в кровоподтеках и шишках, подтверждал достоверность этих рассказов. А после занятий к школе подошел Фильков с дружками из общежития, которые по виду мало уступали "мясокомбинатовским". Вольф присоединился к ним, и пацаны битый час рассказывали анекдоты и смеялись, поплевывая под ноги и ожидающе поглядывая по сторонам. Эта компания встречала Володю еще несколько дней, но заинтересованная сторона не сделала попытку взять реванш. К окончанию школы Володя имел рост сто восемьдесят три сантиметра и весил восемьдесят килограммов. Последние годы он усиленно занимался атлетической гимнастикой и теперь весь бугрился мышцами. Рывкин был этим недоволен, считая, что излишняя мускулатура снижает резкость удара, но Володя выполнил кандидатский норматив и считал, что достиг своей вершины в боксе. Можно, конечно, идти выше, но зачем? Теперь он был уверен в себе, пользовался уважением сверстников, да и взрослых мужиков, а уличная шпана никогда не спрашивала у него закурить. Книжки с комплексами силовых упражнений ему дарил Александр Иванович, но в девятом классе их дружба закончилась, причем совершенно неожиданно: отец встретил их в парке Революции и устроил комсомольскому работнику настоящий скандал. - Я же вам говорил, чтобы вы оставили сына в покое! - кричал Генрих, петушком наскакивая на крепкую фигуру Александра Ивановича. Тот был моложе, выше и явно сильнее, но почему-то стушевался и отступал на шаг при каждом наскоке, растерянно бормоча что-то вполголоса, так что до Володи доносились только интонации оправдания. Наконец Александр Иванович кивнул, помахал Володе и, не оглядываясь, ушел. - Что случилось? - спросил Володя. - Ты его знаешь? И что ты против него имеешь? Хороший мужик! - Все они хорошие! - Генрих нервно дернул шеей. Хрустнули позвонки. Когда спят зубами к стенке! В объяснения он вдаваться не стал, только больше Володя Александра Ивановича не видел. Генрих уже не работал в жэке: последний год он был бригадиром аварийной бригады райжилуправления и, как сам объяснял, теперь приравнивался к сотрудникам местной власти: исполкома, коммунхоза и других районных служб. Подтверждением его слов явился тот факт, что вскоре они получили новую квартиру - двухкомнатную, изолированную, на пятом этаже только что отстроенного дома на Богатяновском спуске. Это считалось большой удачей. Когда они съезжали из коммуналки, Фаина Григорьевна Розенблит по-хорошему завидовала и плакала оттого, что лишается замечательных соседей. Надя Караваева, почернев лицом, скрежетала зубами и вполголоса проклинала проклятую немчуру. Почти сразу после выпускного вечера Вольф получил повестку на призыв в армию. Проводы отметили скромно: Лиза запекла в духовке свиной окорок, наготовила салатов, Генрих купил бутылку водки и бутылку портвейна, в гости позвали Витьку Розенблита с матерью, Погодина, Филькова и Катю Симонову с подружкой, но девчонки почему-то не пришли. - А дядя Иоган почему не приехал? - вдруг вспомнил Володя. - Что-то он давно не появляется... - Много дел, - мрачно сказал отец. - Бесконечные разъезды. Некогда ему. С мясом разделались довольно быстро, спиртное тоже подошло к концу. Володя пил лимонад, он вообще не был приучен к выпивке. Настроение было плохим: может, потому, что не пришла Катя, может, от предстоящего разрыва с привычным миром и образом жизни. Два года неизвестности пугали... - Очкуешь, пацан? - проявил неожиданную прозорливость Фильков. Он принес бутылку вина с собой и, не найдя компаньонов, выпил ее в одиночку. - В какие войска идешь? - В десант вроде... - Слышь, что Еремин про армию говорил? - прищурившись, Фильков положил руку Вольфу на плечо. - Вначале надо пахать, пока молодой, а потом будешь кантоваться. Там такое правило: приказали - скажи "есть!". А потом можешь и не выполнять, начнут докапываться - придумаешь чего-нибудь. Что они тебе сделают? Служба-то идет... - Я в машиностроительный поступать буду, - делился планами Витька. В армию его не брали из-за неправильного обмена веществ, но как с троечным аттестатом он собирался в институт, Володя понять не мог. - А я на юридический, - озабоченно говорил Погодин. - Если срежусь, меня тоже загребут. - Какая у вас чудесная квартира! - не уставала восхищаться Фаина Григорьевна. Она была в мятом платье и старомодных пыльных туфлях. - И ванная своя, и туалет, и кухня... Мне такого никогда не дождаться! - Скорей бы прошли эти два года! - пригорюнилась Лиза. - Да хоть бы в Афганистан не попал... Генрих поиграл желваками. - Надо было еще водки взять... Розенблит и Погодин вышли на балкон, раздался смех, запахло табачным дымом, потом внизу со звоном разбилась о мостовую бутылка. Фильков вышел следом. - Кто бросил? - спросил он таким тоном, что веселье на балконе мгновенно прекратилось. - Я... - улыбка на лице Погодина стала напряженной. - А зачем? - тем же тоном спросил Фильков. Саша пожал плечами: - Не знаю. Просто так... - А ты не подумал, что ты уйдешь, а людям тут жить? - Фильков наставил на провинившегося заскорузлый палец. - Действительно, не подумал... - Так думай и больше так не делай! В одиннадцать гости стали расходиться. В коридоре Фильков поманил Вольфа за собой. - Я прогуляюсь, - сказал Володя родителям и вслед за Фильковым выскочил на лестницу. Сейчас, как ни странно, он испытывал к похожему на питекантропа парню дружеские чувства. Потому что, не считая родителей, только он проявил понимание к его, Вольфа, проблемам. - Куда ты хочешь идти? - поинтересовался он. Фильков привычно сплюнул. - К бабе, конечно. Ты ведь еще мальчик? Разве можно мальчиком в армию идти? - Что за баба? - от неожиданности Володя даже не возразил, хотя в его планы на сегодняшний вечер подобные похождения не входили. - Обыкновенная. Тебе же не жениться. Дырка есть - и ладно... Надо только бухла взять... В скверике напротив госбанка у каменных львов толклись неряшливые старухи с большими сумками. Фильков купил за трояк поллитру самогона, вынув пробку, понюхал и, одобрительно кивнув, сделал большой глоток. - Бр-р-р, хорошо забирает! Градусов семьдесят... - Стаканчик одолжить? - торговка привычно сунула руку в сумку. - Всего двадцать копеек. Лучше, чем из горла... - Не надо, мы здесь пить не будем, - Фильков закашлялся. - Ты лучше нам девочек найди. - Какие тут девочки... Вино есть, первачок, стаканчик есть, бутылки пустые собираем. Вот и все дела. - А ты на что? Морщинистое лицо со слезящимися глазами и смотрящим в сторону носом никаких эмоций не выражало. - А я бабка... Фильков глотнул еще раз, снова закашлялся и повернулся к Вольфу. - Слышь, а бабки долбятся? - Пойдем, Филя! - Володя потащил приятеля в сторону. - Кажется, ты перебрал... - Нормаль! Самогонка в голову ударила. Они туда табак кладут, известь подмешивают... Пошли на автобус - тут недалеко, да пешком не хочу: чтоб менты не повязали... Глотнуть хочешь для смелости? - Не хочу. Давай, может, по домам? - Ты что! Нас же бикса ждет! Так нельзя... Фильков еще раз приложился к бутылке, громко отрыгнул. Вольф подумал, что, если поднести спичку, изо рта у него вырвалось бы пламя. - Ты же раньше не бухал... - Еще как! Думаешь, я по трезвянке этому мудаку ножом в глаз заехал? Это после зоны завязал. Они ж на учет берут, могут обратно отправить. И бокс опять же... Григорьич сразу бы выгнал. Да и не попрыгаешь на ринге после буховки, и удара не будет... - А теперь чего ж? - Чего, чего... Менты про меня уже забыли, что хочу - то и делаю. И на фиг мне бокс? В чемпионы уже не пробьюсь, в тренеры тоже... Значит, бабки заколачивать перспектив нет... Григорьич, конечно, мужик хороший, но он мне не отец, не дядя... Уйду я от него! Они приехали в район центрального рынка, в самое чрево Тиходонска, где вдоль трамвайной линии стояли древние, дореволюционной постройки дома. Вошли в пахнущий сортиром двор, поднялись по железной лестнице, Фильков кулаком постучал в обитую истлевшей клеенкой дверь. Из многочисленных прорех выбивалась наружу серая вата. Лязгнула щеколда, повеяло нищетой и безысходностью. На пороге появилась женщина в халате, лица ее против света Вольф разглядеть не мог. - Кто там, Надя? - донесся из глубины помещения надтреснутый старушечий голос. - Ты смотри, не вздумай уйти... У Пашки жар, может, "Скорую" звать придется... - И чего они так поздно шастают! - возмутился другой старушечий голос. Ни днем ни ночью покоя нет! - Гони их в шею и закрой дверь! - крикнула первая старуха. - А, это ты, Филек, - у женщины оказался низкий прокуренный голос. Выпить принес? - Ага, - Фильков достал из-за пазухи бутылку. - Тут такое дело, Надюха, друг завтра в армию уходит, надо ему дать. - Если каждому давать, поломается кровать! Закусь есть? В квартире заплакал ребенок. - Надо, Надюха, он еще ни разу не пробовал. А вдруг в Афган попадет? Убьют пацана, так и не узнает, что такое баба... - Ладно, заходите! - женщина посторонилась. - Раз такое дело... Только у меня краски. Не испугается? - Да ты что! У него очко железное! Володя повернулся и побежал вниз по лестнице. - Ты куда? - Фильков бросился следом. - Бутылку оставь! - крикнула сзади Надя. Фильков догнал его на улице. - Чего побежал? Испугался? - При чем здесь "испугался"? Противно! - отрезал Вольф. - Это поначалу, а когда до мохнатки долезешь - нормально... Ну, дело хозяйское... Жалко, вечер пропадает. Хочешь кому-нибудь морду набить? - Чтоб вместо армии в тюрьму загреметь! - Володя мрачно кивнул. - Молодец, хорошо придумал... - Ты что?! - изумился приятель. - В том-то все и дело: у военкомата с ментами договоренность - призывников не забирать! Ты сегодня что хочешь можешь сделать - все с рук сойдет! - Прям-таки все? - Ну, почти... Главное, не убить никого! А морду набить можно совершенно безнаказанно. Что, у тебя врагов нет? Вольф задумался. У него действительно не было таких врагов, которым хотелось бы в последнюю ночь гражданской жизни начистить физиономию. Вот разве Псин Псиныч... - Ты-то откуда про это знаешь? Ты же не служил! - Ну и что... Со мной один кент чалился. С другом бабу трахнули - у друга повестка в кармане. Его в армию, а кента - в зону! Так что? Вольф вздохнул. - Некому мне морду бить. Давай по домам. С родителями попрощаюсь... Да и спать охота. Фильков вздохнул. - Жаль. Такой случай раз в жизни выпадает. Ну давай... * * * На областном сборном пункте царили сумятица и организованный беспорядок. Бесконечные построения и переклички, то отсутствующие, то лишние люди, то пропадающие, то вновь находящиеся личные дела... Среди призывников было много пьяных - некоторые горланили песни, некоторые спали, приткнувшись, где придется, некоторые очумело сидели на скамейках или прямо на земле, непонимающе оглядываясь по сторонам. К середине дня непротрезвевших стащили на небольшую вытоптанную клумбу за ровным рядком елок. Их набралось человек двадцать - они сидели, тупо уставившись себе под ноги, в это время взревел мотор поливальной машины. Холодная струя ударила в самую гущу пребывающих в алкогольной нирване. Послышались крики, ругань - аморфная масса тел вдруг приобрела упругость и стала спешно расползаться, парни закрывали головы руками, перекатывались, чтобы поскорее покинуть зону принудительного купания. Не попавшие под импровизированный душ толпились вокруг и от души смеялись. Когда экзекуция закончилась, на клумбу вышел громадного роста прапорщик с красным лицом и характерными прожилками на носу: - Ну что, надежда Советской Армии, очухались? Марш в сушилку - и через полчаса копать канаву за казармой! Иначе я вами самими закусывать буду! Он говорил грозно, но не зло, вроде пугал для порядка. Одной рукой легко поднял за шиворот самого щуплого призывника, подтолкнул его к стоящему неподалеку сержанту: - Вань, отведи их и покажь, где лопаты... Потом, обращаясь ко всем, строго произнес: - У кого водка спрятана, немедленно сдать командованию! Запомните, вы уже солдаты, чуть что - пойдете под трибунал! - А коньяк? - спросил невысокий рыжий паренек с лукавыми глазами. - Его тоже сдавать? - Конечно, - оживился прапорщик. - Где у тебя коньяк? - Да у меня его нету, - хитро прищурился парень. - Это я просто так спросил... - Вот я зашлю тебя просто так в Афганистан, - буднично пригрозил прапорщик. И обычным, мирным голосом добавил: - Идите на плац, там "покупатели" приехали. - Уже идем! - рыжий вприпрыжку рванул по растрескавшейся асфальтовой дорожке. - С чего ты так заспешил? - догнал его Вольф. - Надоело, уже три дня здесь сижу. Лучше определиться. А когда строят значит, в хорошие войска набирают. - Почему? - Да потому что в стройбаты всякие да в пехоту по личным делам берут, заглазно. Выкликнут фамилию - и вперед. А в хорошие войска - каждого рассматривают. Потому и строят напоказ... - Это какие "хорошие"? -Ясно какие... Где рогом упираться не надо, риска меньше, кормят хорошо. Да и по срокам важно - попадешь во флот и будешь три года трубить. Так что давай быстрей... О важности предстоящего набора говорило то, что построение проводил лично начальник сборного пункта - полноватый подполковник с лицом сильно пьющего пройдохи. Рыжего он в строй не пустил: в шеренге стояли только высокие и, как показалось Вольфу, симпатичные парни. Таких набралось всего десятка два, и для Вольфа среди них место нашлось. Потом появился капитан в прекрасно сидящем мундире с васильковыми петлицами - "войска КГБ" - шепнул кто-то в строю, - придирчиво прошелся вдоль шеренги, заглядывая каждому в лицо и заставляя поворачиваться спиной. - Материал добротный, и есть из кого выбрать, - почтительно шептал идущий вроде рядом, но чуть сзади подполковник. - Посмотрим, - небрежно ответил капитан. Высокий, широкоплечий, с правильными чертами лица, он был похож на артиста, играющего роль военного. - Что у тебя здесь - бородавка? - "Покупатель" брезгливо задрал подбородок здоровенному сельскому увальню. - Не, це родинка... - Какая разница... Вон из строя! - А у тебя почему нос вбок смотрит? Вон! - А у этого глаза, как у китайца! Это, по-вашему, славянский тип? Красивый капитан повернулся к подполковнику. Тот опустил голову, как бы признавая свою ошибку. - У этого зубы гнилые... Вон из строя! - Этот годится... Этот тоже... Ты - вон! Ты - сюда... Из двух десятков кандидатов он отобрал пятерых, в том числе и Вольфа. Отобранных отвели к штабу, переписали фамилии и велели ждать. - Ну, тебе повезло! - с завистью выдохнул появившийся откуда-то рыжий. Кремлевские войска, рота почетного караула! Будешь у Мавзолея стоять, жратва по высшему разряду, форма офицерская, отпуск... Сказка! Было жарко, Вольф сел в тени у входа в штаб и закрыл глаза. В жизни появлялась определенность, и это радовало. Вдруг внутри помещения послышался шум. Вольф навострил уши. - Вот он, ваш выбор! - раздраженно говорил, почти кричал капитан. - У одного дед судимый, у второго тетка в оккупированной зоне жила, а этот вообще... Вы бы еще американца мне подсунули! Подполковник тихо оправдывался, а потом вышел и с недовольным видом приказал Вольфу и еще двоим ждать следующего "покупателя". Но военная судьба явно не хотела определяться с Вольфом. В подводники он не прошел из-за большого роста, чему очень обрадовался, в стрелки-радисты - тоже помешали габариты. Искали повара, но он не умел готовить, нужен был трубач в оркестр... Вопреки записи в личном деле в десант его не приглашали, и он понял, что предварительное распределение по родам войск ничего не значит. К вечеру всезнающего рыжего забрали в танкисты. Он был доволен: не пешком ходить, а ездить, опять же - под броней! На следующий день наконец отбирали в десант, приказали построиться всем с ростом не ниже ста восьмидесяти. Руководил опять подполковник, но Вольфа он в строй не пустил, и тот, крайне удивленный, стал в стороне. Поджарый майор с десантными петлицами приказал кандидатам снять рубашки, упругим шагом хищного зверя прошелся вдоль строя. - Два шага вперед! И ты! Ты тоже... Нет, стой на месте. И ты. И ты. И ты... А ты сколько весишь? Н-да... Он резко повернулся к начальнику сборного пункта. - Что за доходяг вы выставляете! - Разве я их рожаю! - раздраженно ответил подполковник. С десантником он держался не так почтительно, как с капитаном из войск КГБ. - Какие есть, таких и выставляем! Внезапно взгляд майора упал на обнаженного по пояс Вольфа. - Какие есть, говорите? А это кто? Почему его не показываете? Небось для погранцов придерживаете? - И, не слушая ответа, приказал: - Призывник, ко мне! Как фамилия? Спортсмен? Разряд есть? Иностранным языком владеешь? Даже в совершенстве? А чего стоишь в сторонке, как сирота? Подполковник что-то прошептал ему на ухо, но майор отмахнулся: - Наш приказ прямо не запрещает, пусть в части думают. А если я не наберу положенную численность или привезу доходяг - мне голову оторвут. Вольф, в строй! Володя стал в строй и оказался в команде, отправляющейся в самое засекреченное воинское подразделение страны. Правда, в тот момент ни он, ни стоящие с ним рядом парни этого не знали.