Он не хотел так жить. Как не хотел жить связанным по рукам долгами.
Тимбукту — его главная цель.
Но бальные залы, светские развлечения, оргия богатства, распущенности, сплетен — все эти круги ада он должен пройти по дороге к своему путешествию.
— Надеюсь, на этих сборищах еще подают бренди, — сказал Уиклифф. Целая вечность прошла с тех пор, как он бывал в свете.
— Конечно, — усмехнулся Берк, — иначе никто не ходил бы на них.
Они проталкивались сквозь толпу, сопровождаемые приветственными кивками (Берк) и любопытными взглядами (Уиклифф). Никто не приветствовал его, не сказал, как давно его не было, не спросил о путешествиях. Слишком уж он необычный даже для обыденного общения. Уиклифф хмуро сжал губы.
Уиклифф никогда не задумывался, как странно он, должно быть, выглядит с длинными волосами и серьгой в ухе. Ему пришло в голову, что сейчас, когда он слоняется по бальному залу, все гости, вероятно, пытаются представить его татуировки и, следовательно, воображают его раздетым.
Неудивительно, что все эти барышни и матроны вспыхивают и смущаются, когда он проходит мимо. С этим уже ничего не поделать, усмехнулся он.
Потягивая бренди, Уиклифф смаковал воспоминания о том, как объяснял женщинам Таити, что такое лондонский бал. Потом он учил их танцевать вальс на белом песке, прямо у кромки прибоя.
Но теперь бальный зал лорда и леди Каких-То-Там казался ему водами, кишащими акулами.
Они кружили медленно, строго выверенными кругами. Разглядывали его прищуренными глазами, вынюхивали слабые места. Время от времени кто-нибудь наталкивался на него, словно предупреждая.
Одна акула уже однажды попробовала его на зуб, и Уиклифф видел, как теперь она скользит к нему сквозь толпу. Гости расступались, расчищая дорогу пожирательнице мужчин к ее жертве.
В огнях свечей ее волосы сверкали золотом. Золотые, как Тимбукту. Он хорошо это помнил.
Пурпурные губки недовольно надуты, Уиклифф сразу это отметил. Когда-то этот рот то молил его о прикосновении, то изрыгал оскорбительные ругательства. Она была вспыльчива. Клубок энергии океанского шторма, затянутый в корсет и шелка.
— Леди Алтея Шакли, — протянул он, когда она остановилась перед ним. Ее зеленые глаза горели, щеки вспыхнули. — Сколько лет, сколько зим!
Она улыбнулась, сняла перчатку и голой рукой звучно хлестнула его по щеке.
В бальном зале мгновенно воцарилась тишина.
Леди Шакли круто повернулась и, вскинув голову, пошла прочь под шелест шелковых юбок.
Все сосредоточили внимание на нем. С насмешливой улыбкой Татуированный герцог поднял бокал.
— За Англию! — провозгласил он.
Многим пришлось заставить себя поднять бокалы — ведь Уиклифф по виду и поведению был чужаком, несмотря на титул. Но он герцог, поэтому те, кто хоть чуточку уважал ранги и титулы, не могли отказаться.
В этот миг Уиклифф понял, что не только отстал от моды, но его поведение граничит с предательством. Для человека его положения принять традиции другой культуры означало, что Англия для него не превыше всего. Он предал свою страну, и этого ему не простят.
— За короля! — объявил он, снова поднимая бокал.
Гости последовали его примеру. Самоуверенная улыбка тронула уголки его рта. Как им всем, должно быть, тяжко демонстрировать солидарность с этим изменником-герцогом, у которого длинные волосы, серьга в ухе, татуировка на загорелой груди и который своим присутствием доводит отвергнутых женщин до публичных приступов ярости. Да, он такой.
Их род не зря прозвали Буйными Уиклиффами.
Щеку еще покалывало. Леди Алтея не сдержалась. Это была заслуженная пощечина. Она напомнила ему о скандальных обстоятельствах, при которых он покинул страну.
Задержавшись у выхода, леди Алтея презрительно взглянула через плечо.
— И за королеву! — поднял бокал Уиклифф.
Леди Алтея повернулась и вышла.
Глава 10. Звездная ночь
После краткого набега в свет Уиклифф вернулся домой. Это тоже не улучшило его настроение. Он сменил одну золоченую клетку на другую, когда все в нем жаждало свободы.
Прихватив бутылку бренди, он поднялся на крышу, где мерцание звезд и порывы свежего ветра создавали иллюзию плавания в океане. Но под ним дом, а не мягко покачивающаяся палуба, и проклятый лондонский смог портит вид.
Он не мог уехать. Потому что…
Нужны средства, чтобы снарядить экспедицию. А он без гроша. Ему приходится перешагивать через кредиторов, спящих у парадного входа. Утром он говорил с Саддлером о том, что надо придать хотя бы видимость приличия его безалаберному хозяйству.