На другом ролике виден сожженный грузовик.
"Водителя жалко, — говорит кто-то в камеру, — обстреляли машину, сгорела".
Кузов сожженного грузовика подвязали к другой машине, будут вывозить. На фоне звучит канонада, только никто на нее не обращает внимания.
Еще в одном ролике видны гопники в тренировочных костюмах, стоящие у разбитого в щепки автомобиля. В других — лужи крови, в которых отражается небо. В одной из таких луж валяется зубная щетка. Видны вырванные с корнем деревья и перепаханная колесами трава. Поют птицы.
Чуть дальше, за железнодорожным переездом, взорванный мост. Рядом с ним украинские саперы выстроили понтонную переправу. Командиром воинского поста здесь был Виталий, в гражданской жизни — молодой инженер из Винницы. Спокойный, расслабленный.
— Мост взорвали сепаратисты при отступлении, — сообщил он нам, опираясь на мешки с песком. — Чтобы мы не могли за ними гнаться.
— И что? — спросил я.
Виталий поглядел на меня с добродушной усмешкой.
— Подействовало, — ответил он. — Мы не гнались. Какое-то время. — Вон, видишь, — показал он пальцем, — тот сожженный дом на горизонте?
— Вижу, — сказал я. — Это что, школа?
— Нет, — захихикал он. — Там был сумасшедший дом. И они там устроили себе штаб-квартиру.
Хасан был азербайджанцем, родился он в Азербайджане, но в Краматорске, как говорил, ему неплохо жилось. А жил он здесь уже с четыре десятка лет. У себя, в Азербайджане, он провел молодость, потом армия, потом первые сделки: купить, продать, при Союзе тоже как-то удавалось, не будем скрывать, шахеры-махеры. Так его забросило на Донбасс. Сначала в Донецк, потом в Краматорск — тут он уже и остался. Все нормально, говорил он, все клево, дом, все есть, работа на такси, знакомые имеются, сын, говорит, все класс, карате занимается, свет в комнате ногой включить может. С женой друг друга любят, хотя он мусульманин, а она православная, только никогда и никому не приходило в голову устраивать из этого проблему, а сейчас мир какой-то странный сделался. Это все с Запада, говорит Хасан, это от них пришло, что если ты мусульманин, так сразу же не пойми какая проблема. При Союзе, говорил, такого не было. При Союзе все было нормально. Он и сам мусульманин — а спокойно. Водку пьет, свинину тоже съесть может.
Мы ехали через Дикое Поле. Вдоль границы Донецкой Народной Республики. Следили с Хасаном по карте, чтобы на них, случаем, не нарваться. Я глядел на названия окружающих поселков. Новоэкономическое, Ленинское, Дзержинск. Вроде как, более-менее, мы видели, как идет фронт, но Хасан нервничал, что можем наскочить на ДНР-овцев. Хотя это не так и просто: ведь сначала был бы блокпост украинцев, потом, как минимум, еще один, а только потом — ДНР. Только Хасан говорил, что, теоретически оно, вроде как и так, но в поле все выглядит по-другому. Опять же, стреляют все время, так что нужно держать ушки на макушке.
А чтобы чуточку расслабиться, чтобы дорога была полегче, Хасан рассказывал, что в жизни с ним случилось смешного.
— Как-то раз заказала мое такси бабуля. Подшофе, песенки поет, про войну рассказывает. Заказ: везти ее к подружке. Ну, я везу. Бабушка высаживается, говорит: "Я через минутку, товарищ, подождите". Ну, я жду. Бабка возвращается минут через пятнадцать, еще более пьяная, веселая, песни уже громче поет, говорит везти ее по другому адресу. Везу, а почему бы и не отвезти, — рассказывает Хасан. — Она выходит: "Подождите, товарищ. Так я жду пятнадцать минут, полчаса, сорок пять минут, думаю: "Э-э, надо проверить, что тут происходит". Стучу в двери, мне открывают, и я спрашиваю: "А есть ли тут такая веселая бабушка?". А они мне: "Э, не вы первый, это известная обманщица таксистов. Вечно просит привезти именно сюда, потому что из сада есть задний выход, и она всех так обманывает…". Вот так вот бабушка меня наебала, — рассказывает Хасан. — И кто бы мог подумать.
Конечно же, это он байки травил, но слушать такое было приятно.
Вообще-то Хасан поддерживал сепаратистов. Когда они пришли в Краматорск, он даже радовался. Но вот столкнуться с ними он как-то не желал. По разному, говорил, может случиться.
— Так вы как, — спрашивал я, — не за ДНР?
— Я, — поглядел он на меня, — за СССР. Тут, сынок нет никого, кто за ДНР. Все только за СССР.
Мы продолжили нашу поездку через Дикое Поле. Села были тихими и спокойными. Дороги через них выглядели давным-давно забытыми. Все автомобили, что ехали через эти села, выглядели так, будто они заблудились. И грузовики — гражданские и военные. Легковые. То, что было видно, не всегда покрывалось с тем, что на карте. Несколько раз мы проезжали через заброшенные блокпосты. Несколько раз объезжали по полевым дорогам.