Все ее поступки - абсолютно все! - являют собой книжную кальку, книжную схему событий. И в этой схеме Татьяна ни на минуту не сомневается, да и не может сомневаться. Ибо способность к сомнению есть проявление высшей деятельности мозга, а ее-то в нейроустройстве Татьяны как раз и нет. Как нет в жизни Татьяны и ни одного самостоятельного, рожденного ее душой, эмоционально непосредственного поступка.
Таким образом, фраза Пушкина "ей рано нравились романы; они ей заменяли всё" демонстрирует, увы, реальное положение дел - романы Татьяне действительно заменяют всё. Отделить литературные вымыслы от реальности она не в силах.
В ее мозгу все время происходит болезненный подлог - она все время видит себя героиней романа, каждый раз другого, в зависимости от обстоятельств.
Она постоянно пребывает в полной уверенности, что раз вот так написано в книжке, значит именно так и происходит в реальности (в ее собственной реальности), что если литературный персонаж при встрече с литературной же героиней испытывает вот такие эмоции, значит точно такие же эмоции испытывает и реальный человек при встрече с нею - и она нисколько не сомневается в этом, и только на том основании, что эта обычная, бытовая реальная ситуация повторяет ситуацию в романе. Что совершенно естественно - и там и там люди приезжают в гости, встречаются в саду, едут на бал, садятся в карету, ложатся спать и т.д. Однако такое естественное совпадение мгновенно заставляет Татьяну идентифицировать себя с очередной героиней - и действовать как она.
Такое странное совпадение не одной мне бросилось в глаза. Вскользь упоминает об этом, например, все тот же Юрий Лотман: "Ее собственная личность -- жизненный эквивалент условной романтической героини, в качестве которой она сама себя воспринимает".
Однако никаких правильных выводов из этого Лотман не делает, хуже того - продолжает находить в Татьяне идеал. А где идеал, там и подзуживание к подражанию.
Но чему же в ней подражать? Одному из двух: либо глупости, если это глупость, либо душевному нездоровью, если это болезнь.
*
Удивительно, как байка Белинского о Татьяне - вопреки ее же собственному поведению - накрепко уложилась в умах. И как байка того же Белинского об Онегине оказалась совсем невостребованной у скучающей публики. Все попытки Белинского хоть что-то выдумать этому красавцу если не в оправдание, то в смягчение потерпели крах. Все те, насквозь надуманные, высосанные из пальца, положительные черты, которые на удивление выискал Белинский в Онегине ("Онегин - страдающий эгоист", "эгоист поневоле"), не прижились на отечественной литературоведческой ниве - публике такой Онегин оказался не нужен, страдающий эгоист получился лишним на фоне страдающей Татьяны.
Не прижились и резкие утверждения Писарева, что Онегин - "тип бесплодный, неспособный ни к развитию, ни к перерождению; онегинская скука не может произвести из себя ничего, кроме нелепостей и гадостей".
Такая характеристика оказалась чересчур правдивой - в ней, как в зеркале, моментально отразились онегинские двойники-читатели, и это их, разумеется, категорически не устроило. Ибо одно дело холодный красавец-эгоист, что красиво и загадочно, а другое дело бесплодный тип, неспособный к развитию, практически дегенерат.
В итоге Онегин так и остался болтаться где-то посредине, ни плох ни хорош, ни рыба ни мясо. Мягко говоря, публике было на него глубоко наплевать, поскольку публику прежде всего и более всего интересовала Татьяна. Что и не мудрено, поскольку именно Татьяна и была представлена публике как страдающая сторона, причем страдающая несправедливо, и более того - страдающая ужасно.
И никому и в голову не пришло, что онегинская скука, давно превратившаяся в порок и способная, по наблюдению Писарева, произвести из себя только нелепости и гадости, ничем не хуже нездоровой безжизненности Татьяны, точно так же способной произвести из себя все те же нелепости и гадости.
Но нет. Вместо простого и точного анализа нам снова и снова выдают байки, в которых Татьяна без устали предстает перед нами "молодой, мечтательной девушкой", по мнению Белинского, а ее надуманное увлечение Онегиным - "чистой, наивной любовью прекрасной девушки", опять-таки по словам Белинского.