— Точно? — снова начал один.— Втюрилась? Но в кого, вот вопрос. Может, в тебя?
— Точно! В меня!
— А может, наоборот? Может, в меня?
— А кто говорит, что не наоборот. Именно так оно и есть. В тебя. Точно!
Вдруг к этим двум голосам присоединился третий:
— Шли бы вы, уважаемые, своею дорогой. А?
Татьяна подняла глаза. Перед парнями стояла бабушка. В правой руке у нее была толстая черная палка с каким-то нелепым белым набалдашником — раньше Татьяна почему-то не заметила у нее этой палки. Старуха, опершись на палку, спокойно продолжала:
— Слышите, а? Шли б, говорю, своей дорогой.
— А мы что? Мы ничего,— сказал наконец один из парней.
— Точно. Мы ничего,— подхватил и второй. Татьяне сейчас показалось, что этот второй все же немного моложе и белее первого.
— У меня вон малое, а вы тут ржете, будто жеребцы. Ну, идите себе, идите.
Она передвинула палку ближе к ним и сказала уже более громко и угрожающе:
— Ну!..
Татьяна подумала, что вот сейчас парни набросятся на старушку, начнут оскорблять ее последними словами. Может, даже и палку отберут. Тогда, конечно, она бросится на помощь. Чтоб там ни было, а она бросится.
Но случилось совсем не то.
— Вот так бы сразу и сказали,— примирительно проговорил первый.— Мы же не знали.
— Точно. Мы же не знали,— охотно согласился второй и поднялся со скамьи.
Вскочил и первый.
— Я и мой друг, мы оба желаем всего наилучшего вашему хлопчику. Пусть растет и крепнет!
— Точно. Мы желаем. Пусть, и все такое.
Они пошли прочь — оба удивительно похожие, даже походка у них была одинаковая — какая-то расслабленная, вихляющая.
Старушка посмотрела им вслед, покачала головой и подалась к коляске. Татьяна заметила, что старушка прихрамывает на одну ногу, потому и вынуждена опираться на свою черную палку с белым набалдашником. Наверно, она и вообще очень слабенькая,— прожила-то вон сколько! Толкая коляску перед собою, старушка поковыляла в другой конец сквера, а там повернула на улицу и исчезла.
Татьяна не умела выражать вслух свои чувства, вернее, стеснялась делать это на людях, и хотя ее охватила необыкновенная нежность к старушке и ей очень хотелось, чтобы та узнала об этом, она так и не смогла тронуться с места и еще долго сидела на скамье, мысленно обращаясь к старушке со словами самой искренней, сердечной признательности и благодарности.
До института отсюда было не так уж далеко. Теперь, пожалуй, можно и пойти.
Когда Татьяна очутилась возле большого трехэтажного здания, в котором размещался пединститут, и в особенности когда она вошла в вестибюль, ее немного удивила необычная тишина, что стояла там. Не слышно было ни громких голосов, ни задорного смеха, не было и той суетни и того оживления, которые так характерны для каждого учебного заведения. «Наверно, будущие учителя заранее приучаются быть важными и степенными»,— подумала Татьяна. Молодые люди, которые попадались ей на глаза, казались какими-то тихими, словно чем-то огорченными.
Раньше Татьяне казалось, что стоит ей только прийти в институт — и она сразу найдет Воронова. Возможно даже, что он встретится ей у самого входа, или сам увидит ее в коридоре и подойдет к ней. Но вот она стала ходить из одного коридора в другой, с лестницы на лестницу, а Воронова нигде не было видно. Она ходила, должно быть, целый час, и все напрасно. Тогда она поняла, что так у нее ничего не получится. Надо зайти к секретарю и навести справки.
В приемной ректора полная женщина в пенсне безразличным голосом заявила Татьяне, что ничем полезной быть не может. И еще она сказала — теперь уже с нескрываемой издевкой,— что Татьяна не первая и не последняя ищет разных Вороновых. Такова, мол, женская доля — искать Вороновых, или, например, Сорокиных, или Кукушкиных. Но когда Татьяна, убитая этими словами и тоном, каким они были сказаны, выходила уже из приемной, женщина все же смилостивилась и бросила ей вдогонку:
— Сходите в отдел кадров…
В самом деле, как это она не догадалась сразу! Конечно, надо было в самом начале пойти в отдел кадров, а не блуждать столько времени по коридорам и лестницам.
Но, как нарочно, в отделе кадров начальника не оказалось. Его ожидали еще три человека, по виду студенты. Один из них, самый высокий, сказал, что начальник никого не заставляет ждать больше восьми часов и потому имеет смысл набраться терпения. Студент предложил ей сесть — он показал на два роскошных мягких кресла, стоявших перед столом начальника. Татьяна поблагодарила, но сесть не решилась — кресла пугали ее своей монументальностью. Она осталась стоять у дверей.