Студенты продолжали свой разговор, на Татьяну они больше не обращали внимания, и она, почувствовав себя несколько свободнее, стала осматривать комнату. Тут был еще один стол, но гораздо меньшего размера. Рядом стоял застекленный шкаф, битком набитый разноцветными папками, толстыми и тонкими. Стены — совсем голые, на них не было ни портретов, ни картин. Только с левой стороны от двери висела диаграмма. Татьяна попробовала разобраться в ней, но так и не смогла. Не хватило сил. Татьяна невольно стала прислушиваться к разговору студентов.
— Есть два способа. Один — катапультирование с последующим приземлением на парашюте. Второй — непосредственное приземление вместе с кораблем. Первый, конечно, наиболее безопасен.
Кажется, это сказал высокий.
— Разумеется, его надо приземлить первым способом.
А это, очевидно, голос того, что сидит на подоконнике.
У него синий берет на голове. А вот теперь говорит третий:
— А по-моему, вторым. Ведь первым уже приземлился Гагарин.
Он, этот третий, почему-то не запомнился Татьяне. Ни как он одет, ни его лицо, ни даже рост — ничего не отложилось в памяти.
— Для науки наибольшую ценность будет иметь…
«Неужели он еще летает?» — удивилась Татьяна. Она почему-то была уверена, что полет окончился, что Герман Титов уже сел на каком-то там космодроме. Откуда взлетел, на тот и сел. Потому что там, конечно, все приспособлено и для взлета и для посадки.
А он, оказывается, все еще летает. Сколько же он будет находиться в том космосе? Даже страшно становится!
— Надо, конечно, отработать как следует сначала один способ, а потом браться за второй.
— Но ведь для науки…
Они говорили таким тоном, словно именно от них зависело, какой способ посадки будет выбран для космонавта-два. Татьяна невольно улыбнулась.
Ребята начали перебивать друг друга, спорить. Особенно горячился третий. Интересно, какой он? Симпатичный или нет? Мужественное у него лицо или, наоборот, безвольное?..
Справа от диаграммы на стене висел еще один листок бумаги, который Татьяна вначале не заметила. Выяснилось, что это приказ по отделу кадров. Татьяна решила, что приказ, который вывешивают на стену, не может являться государственной тайной, и принялась читать его.
«В случае вызова необходимости отсутствия некоторыми сотрудниками отдела кадров по личным делам могут быть разрешены только через начальника отдела кадров»,— прочитала Татьяна и чуть не рассмеялась. Перечитав приказ еще раз, подумала, что вряд ли поможет ей чем-нибудь автор этого приказа. Может, уйти отсюда? Но как тогда отыскать Воронова? Нет, надо все же остаться.
Тем временем разговор за Татьяниной спиной перешел уже на другое.
- Ребята, знаете, что я часто вижу во сне? — спросил высокий.
— Принцессу Турандот. Она предлагает тебе руку и сердце, а также половину королевства за пятерку по психологии.
— А может, ты видишь, что комиссия оставляет тебя работать в Минске? Тогда ты напрасно стараешься досматривать этот сон.
— Нет, серьезно. Почему-то я вижу только один сон. Каждый раз тот же самый. Будто в ясный солнечный день я иду по людной улице босиком. Вокруг — шикарно одетые люди в модных туфлях, а я, такой верзила,— босиком. Мне страшно стыдно. И некуда спрятать ноги. Все только тем и заняты, что глядят на них, а я готов сквозь землю провалиться. Но надо обязательно куда-то идти, и я иду, все время стараясь спустить штанины как можно ниже, но из этого ничего не выходит, босые ноги все равно видны. Что тут к чему, а?
«Странно,— подумала Татьяна,— я раза два видела почти то же самое. Будто иду по городу среди множества людей и стыжусь своих босых и не очень чистых ног. Честное слово, видела».
— Ай, чепуха. Лучше послушайте цитату из одного письма. Точнее говоря, не из письма, а из жалобы. В подлинности ее не сомневайтесь, я видел ее своими глазами. Мой брат работает в исполкоме, он мне и показывал. Вот слушайте.
Это уже говорил тот, который в берете.
— «Установлено, что моя жена имела в лице меня третьего мужа и она является развратной женщиной, которая своим телом сумела убедить вышестоящего прокурора в предании меня народному суду второго участка».
Все засмеялись. Не сдержавшись, засмеялась и Татьяна. И повернулась к ним.
Прежде всего она глянула на того, третьего… И — содрогнулась.
Его лицо было страшно. Это было не лицо, а какая-то маска. Татьяна вспомнила, что когда она вошла в комнату, он стоял спиной к ней, поэтому она не видела его лица.
А теперь он смотрел на нее. А может, и не на нее, потому что понять, куда он смотрит, было невозможно. На одном глазу у него была черная повязка, а второй глаз, большой и красный, без ресниц и без бровей, смотрел неизвестно куда. Лицо все в пятнах, синих и красных. «Война!..— больно кольнула в сердце мысль.— Вот что натворила война!..»