Выбрать главу

Глава 13.

18.

В воплощении мальчика больше всего было смирения. С одной стороны, мне очень нравилось состояние полного принятия тех событий, которые со мной происходили. Смерть родителей, сиротский приют, гнев монаха, лечебница для душевнобольных - всё это не воспринималось как драма, просто это были события, спокойно переживаемые мной без грамма страха или сопротивления. С другой стороны, меня очень удивляло состояние полной непривязанности к жизни и своим способностям.
Запрос на это воплощение был таков: почему я не борюсь за лучшее "место под солнцем" ? Почему мне не интересны социальные игры: карьера, достижение целей, обретение материальных благ?
Наверное, это было самое счастливое из просмотренных воплощений, хотя и самое непродолжительное.
Сколько было кротости и смирения в этом мальчике! Сколько простоты и удовлетворённости! У него не было потребностей ни в чём. Он не считал себя обделенным любовью или вниманием. У него не было ни страхов, ни тревог. Чистота бытия, независящая от внешних факторов...
В то же время отсутствие целей и желаний...
В своих глубоких размышлениях, я и не заметила как погрузилась в состояние, где мне нечего жалеть и нечего желать...
Все мои привязанности и неврозы оставили меня. Пришло осознание, что я ничем не владею и ничего не имею. Я только пытаюсь удержать возле себя каких-то людей, какие-то вещи, но это так смешно и глупо. Ведь я нахожусь во власти Бога, и только Он решает чем и кем меня окружить в зависимости от тех уроков, которые я прохожу.
Я ощутила невесомость, мне казалось, что теперь любой ветерок может унести меня куда ему вздумается... Блаженство...
Вернувшись к реальности, для заземления, я пошла рубить ветки. Топор затупился, но моё упорство уменьшало очередную кучу, собранных на поляне веток. Окончательно я заземлилась, когда одна из щепок отлетела и резанула по подбородку. Боль отрезвила и, обработав ранку, я до самого вечера махала топором.
Перед самыми сумерками я спустилась к своему хрустальному ручью, омылась и одела чистую одежду. Тело приятно было утомлено многочасовой однотонной работой. Ледяная вода мягко взбодрила меня.
Уже сидя у костра в темноте у избушки, я пригласила мальчика пообщаться. 
Большие голубые глаза, русые кудри волос до плеч, лёгкая улыбка на устах, тонкая почти прозрачная фигурка... С ним так приятно было посидеть и помолчать, но у меня были к нему вопросы, и я начала мысленный диалог.


- Почему ты не боролся за жизнь?
- Смотря что ты называешь жизнью...
- Что ты имеешь в виду?
- Жизнь не прекращается с оставлением тела. Она течёт через тела.
- Не понимаю до конца. Ты же мог стольким людям помочь!
- Я не был особенным. Они такие же как и я. Они не нуждались во мне.
- Почему ты не чувствовал себя несчастным?
- Мне никто не сказал как это.
- Зачем ты вылечил монаха? Он же не просил.
- Это было просто проявлением моей природы.
- Тебе было страшно, когда ярость монаха и его проклятия обрушились на тебя?
- Нет. Это как укус от спасённого щенка - неожиданно и умильно.
- Почему ты перестал есть?
- Кто-то был голоднее меня.
- Ты удивительный мальчик!
- Я это ты...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14.

19.

Ночью шёл снег. И пока солнце поднималось над заслоняющим  мою поляну гольцом, я успела слепить маленького снеговичка. Когда ещё в июне удастся предаться зимним забавам!
Пора за работу. Следующее воплощение в череде моих откровений- дед Михей.
Моя мать ушла из дома по неизвестным мне причинам. Так что родился я в дремучем лесу, где не ступала нога человека. Вскоре Бог смилостивился над матерью с младенцем на руках и послал нам маленькую, до самых окон вросшую в землю, избушку. В ней давно уже никто не жил, но крыша была целой, да и глиняная печь в углу еще не развалилась. Настоящим чудом было наличие запасов зерна и сушеных ягод. Ещё в оставленном хозяйстве был топор и кое-какая нехитрая домашняя утварь. В такой глуши и такие богатства!
Мама умела всё: собирать и запасать коренья, травы, ягоды, грибы, плести из трав и шить одежду и лопотки.
Она засадила всю нашу поляну земляникой и черникой, а однажды вытащила из болота маленького лосенка и мы всё лето и начало осени лакомились лосиным молоком благодарной сохатой матери, которая приходила со своим детенышем почти каждый день и разрешала себя подоить.
Я рос крепким и здоровым мальчуганом. Лет с 3-х стремился помогать маме как мог: собирал хворост, ягоды и травы. Мама ласково называла меня Михейко и гладила по голове...
К шести летам я уже умел делать всё, что умела и моя мама.
В одной из особо суровых затянувшихся зим, мама захворала и умерла. Я остался совсем один. Шёл мне осьмой годок.
Затосковал я, закручинился без матушки, очень мне не хватало её песен, прибауток и ласкового "Михейко"...
И однажды вышел я на поляну ранним утром и стал рассказывать о своем горе горемычном земле-матушке, деревьям, небу и солнышку. 
И услышал голос:
- Не печалься, Михейко. Я позабочусь о тебе.
- Кто ты?
- Друже твой, защитник и покровитель.
И стал тот голос учить меня как мир устроен, что есть другие люди и как они живут, как хвори людские лечить, как зверей и птиц приручать, как места силы искать и со светлыми духами общаться...
И никогда я не чувствовал себя одиноким, всегда мой Друже был рядом со мной. 
Спустя какое-то время я стал выходить к людям и лечить их. Мой Друже подсказывал мне, где нужна моя помощь. Злата не брал, на кой оно мне, дары принимал редко и не у всякого, в виде одежи, обуви или зерна по необходимости.
Старый я уже стал, волосы побелели, но сила не оставила моего тела.
Однажды посреди ночи разбудил меня Друже.
- Иди в такую-то усадьбу, там хозяин захворал. Вылечи его.
Встал, умылся и пошёл. На рассвете был уже у ворот большого двора. Хозяин был совсем плох. Я принялся за лечение. К вечеру барин уже мог немного поесть.
Приходил я так несколько раз. Осталось прийти последний - хозяин быстро шёл на поправку.
Еще издалека почуял неладное. Глаз дальше себя пустил и вижу: сидит барин в кресле посреди двора, в руках у него длинный хлыст, громко ругает он за какую-то провинность паренька лет 16-ти и бьет его хлыстом со всей силы. Смертным боем бьёт, а тот стоит и улыбается, так хозяин ещё пуще серчает.
Бегу уже, может успею отвести смертоубийство. Но нет, не успел... Захожу во двор: сидит барин в кресле посреди двора, окруженный семьёй и челядью, а в пыли у его ног лежит бездыханный пастушок с васильковыми глазами и блаженной улыбкой на лице.
Закрыл я глаза пареньку да  недобро зыркнул на барина:
- Чтож, смотрю ты в силу вошёл. А на кой тебе сила?  Ангелов убивать?
Выставил снадобья и ушёл.
- Друже! Как же это? Убивца вылечил! По что? Не хочу больше быть причастным к биению ангелов!
И оставил меня Друже, не стал разговаривать со мной.
Пришёл я в избенку свою, лёг, а перед глазами лик отрока стоит с застывшими васильковыми глазами.
Так мне горько стало! И не захотела больше душа в этом жестоком мире оставаться...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍