- У меня очень милый супруг, – мурлыкнул император, притягивая к себе Лилля, и оглянулся на канцлера. – Вы еще здесь, Тирет? Вон!
И снова склонился над мужем, чуть касаясь легкими поцелуями его глаз, щек, губ…
Только когда снова закончил, прижимая к себе супруга, Костю, не императора, а именно его, вдруг охватило чувство стыда за свои эгоистичные действия.
- Прости, я не хотел делать тебе больно.
- Мне не за что прощать вас, мой господин, – прошелестели слова юного супруга, – вы не нанесли мне ущерба. Вы в своем праве.
И тут только до Кости дошло, что видимо раньше император более изощренно издевался над своим младшим супругом, раз такое грубое соитие, на грани насилия, мальчик считает благом.
- Отдыхай, – буркнул император, вставая и пряча глаза от мужа. За произошедшее было мучительно стыдно.
Весь день, проверяя указы и документы, Костя думал, как исправить ситуацию. Что мальчик его боялся до судорог - было ясно, что желать старший его не перестанет – тоже ясно. Омеги после вязки начинали готовиться к зачатию, а для привлечения супруга испускали феромоны, которые действовали только на законного альфу. Император думал, как станет приручать младшего, учить его науке наслаждения. И сам будет учиться вместе с ним.
Вечером младшего супруга не было, и император, недовольно рыкнув, велел привести его.
Дверь скрипнула, и в покои скользнул мальчик. Приблизился к мужу и упал на колени, склонил голову, замер в покорной позе.
Император смотрел, как сдерживает Лилль дрожь, стараясь не показать страх.
- Ты не пришел, – спокойно проговорил Эрмиэль.
- Я виноват, мой господин.
Мальчик тихо всхлипнул, сжимаясь.
- Иди на постель.
Император смотрел, как младший снимает одежды и покорно ложится ничком, раздвигая ноги. От его безропотности желание только выросло. Хотелось вдавить хрупкое тело, вбиваться в него, вызывая крик. Эрмиэль с трудом подавил животные инстинкты и лег рядом, поворачивая супруга к себе лицом, поцеловал осторожно, не причиняя боли и шепнул:
- Спи.
Часть 2
Ты меня прости, малыш,
Что ночами ты не спишь…
Ведь в этой жизни и в другой
Не обрести душе покой!
Лилль всегда знал, для чего он предназначен, – у всех – омег схожая судьба. И не важно, свободные они или связанные, главное – дать жизнь потомству. Только если повезет и альфа будет добрым, есть шанс дожить до преклонных лет.
Оми – создателю Лилля – повезло. Его альфа-зачинающий был хорошим, добрым дрэнаем, не обижал своего омегу, не заставлял раз за разом создавать кокон. Хотя тут еще неизвестно, в доброте ли было дело? Сейчас Лилль вспоминал, что оми часто передвигался осторожно, как будто испытывал боль. Иногда на его лице виднелись замазанные синяки. А как-то раз, будучи уже подростком, Лилль услышал кусочек разговора оми с доверенным рабом о том, что отец не хочет больше детей, чтобы не дробить состояние. Лилль вспомнил радость отца, когда им сообщили, что именно его выбрал в младшие супруги император. Ведь в этом случае с омегой не давали приданного, наоборот, после рождения первенца семье выплачивали солидную премию, а если это был еще и альфа, премия утраивалась. И как побледнел оми, как он плакал, когда провожал сына на свадьбу. Тогда мальчик еще не знал почему.
Понял он очень быстро – в первую же ночь, когда его изнасиловал старший супруг. И когда вся жизнь превратилась в непрекращающийся кошмар: за малейший проступок – порка; за не слишком почтительный вид – удар; за инертность в постели – насмешки и насилие. За год спокойный, красивый мальчик превратился в забитое, скулящее от ужаса, стоило только взгляду мужа упасть на него, существо. Император был жестоким дрэнаем, ему нравилось причинять боль, а страдания других доставляли только удовольствие. Он посещал пыточную регулярно, а после нее с особым рвением брал младшего супруга. После очередного жестокого избиения и соития младший супруг исторг еще толком не сформировавшийся кокон. Дитя погибло.
Лилль не успел опять понести до принятия императором родовой памяти, и, когда старший супруг впал в кому, испугался. А потом понял, что это шанс закончить со столь ужасной жизнью, пусть даже сожжением на погребальном костре. И стал ждать освобождения от мук. Немного терпения, и все закончится.
И как гром среди ясного неба – император пришел в себя, и почти сразу его потребовали на ложе. Однако, вопреки страхам Лилля, ночь прошла почти хорошо: небольшая, по сравнению с прежними соитиями, боль быстро прошла, а супруг даже не наказал ни разу за проступки. А ведь когда император дернулся и мальчик оцарапал его зубами, следовало ожидать самое малое порки. Лилль помнил, как за подобное его подвесили на трое суток в комнате, которую император называл «покои наслаждения», а омега боялся до ужаса. Тогда казалось, что руки больше действовать не будут, а ноги откажутся ходить. В этот раз старший супруг был почти нежен. По крайней мере, на взгляд неискушенного, не знающего настоящей ласки мальчика.
На следующий день приказа явиться на ложе не было, и Лилль успокоился. Как оказалось – рано. Уже стемнело, когда в комнату младшего супруга прибежал перепуганный личный раб императора с приказом немедленно явиться к нему. Сердце у омеги ухнуло куда-то вниз, и он, торопливо приведя себя в порядок, поспешил к Эрмиэлю. Мальчик постарался принять самую покорную позу, чтобы смягчить жестокого мужа, не надеясь на пощаду, лишь бы хоть чуточку уменьшить предстоящее наказание. Но, к удивлению, его не последовало. Император даже не взял супруга. Просто обнял и уснул. А младший половину ночи пролежал под тяжелой рукой своего альфы, теперь уже со страхом ожидая утра. Но и новый день не принес боли. Выспавшийся старший только поцеловал своего омегу и велел быть на его ложе каждую ночь.
Лилль только покорно склонил голову. Это означало, что теперь у него не будет даже короткого отдыха, когда старший вызывал наложников. Оставалось только надеяться, что во время зачатия и роста кокона его оставят в покое. По традиции в это время мужа не брали каждый день. Считалось, что изменения в организме оплодотворенного омеги оскорбляют своим видом старшего супруга. Ведь талия и бедра младшего округляются, тяжелеют. Он становится неуклюжим, плаксивым, лицо покрывается пятнами, а тело – кровоподтеками от лопнувших капилляров. В такое время альфы предпочитали нежных и соблазнительных дельт из гарема.