Де Джувенел спокойно ответил:
— Держу пари, что их можно убить.
— Дружище, я думаю, что голыми руками ты даже меня не смог бы убить.
Де Джувенел пожал плечами и зажег вторую сигарету. Брэбент продолжал настаивать:
— Все же есть надежда, что капитан не пошлет сюда вторую ракету, пока не получит от нас сигнал, отсутствие которого означает, что мы в беде. И если «Первопроходец» развернется и полетит обратно к Земле, то хотя бы спасет остальных. И…
Он запнулся и застыл на месте.
Гормон начал двигаться. Его движения, похоже, не были угрожающими, но сам факт уже таил угрозу. Часы напролет это существо стояло там, сжимая в руках-обрубках какие-то серебристые предметы, которые могли быть оружием или записывающим устройством, но, без сомнения, человеку они были незнакомы. И вот без каких-либо предупредительных знаков — раз, и оно посреди комнаты, стоит и смотрит в окно. Потом — раз, и уже на старом месте, открывает дверь.
— Спокойно, — предупредил Брэбент.
Де Джувенел окинул его равнодушным взглядом.
Гормен придерживал дверь, через которую входил другой его сородич. А позади второго двигалось что-то еще, какая-то сгорбленная и неуклюжая фигура… Человеческая фигура.
— Ну, слава тебе Господи, — прошептал Брэбент, и даже до Джувенел позади него издал что-то отрывистое и молитвенное.
Это было, без сомнения, человеческое существо, но только с натяжкой. Человеку в дверном проеме был миллион лет. Он был похож на ходячий труп, в котором осталась едва ли половина от того, кто еще мог есть, пить и позволить себе отдых. Невероятно, как он мог ходить, но он все же передвигался. И уж совсем невозможно поверить, что он еще может говорить. Жалкие остатки грязных волос обрамляли красноватый ссохшийся череп. А еще торчало подобие бороды, изодранной и такой же грязной. К тому же человек был почти голый.
Он прошел вперед, остановился на расстоянии вытянутой руки от Брэбента и де Джувенела и оглядел их покрасневшими от слез, выцветшими глазами. Потом открыл рот и попытался что-то сказать. Прозвучало:
— Ка-ка-ка.
Де Джувенел прошептал скороговоркой:
— Док, как ты думаешь, может, он один из тех парней, что остались здесь после первого полета?
Брэбент замотал головой. Это не означало — нет, просто он хотел сказать: «Я не могу поверить в это».
Да, правда, с момента первого полета прошло пятнадцать лет. Правда, что, оказавшись в руках горменов, те люди не получали надлежащего ухода. Но эта развалина, этот мешок с костями?..
— Ка-ка-ка… — давился незнакомец, плача от бешенства и страха.
Он подсунулся ближе и водянистыми остатками глаз уставился на них. Наконец он вытер мокрую бороду, сделал глубокий всхлипывающий вдох и прошамкал:
— Капитан Фа-фаррегут?
Брэбент осторожно протянул руку, чтобы поддержать это чучело. Он заговорил, тщательно и внятно произнося каждое слово так, как это делают, обращаясь к умственно неполноценному ребенку:
— Капитана Фаррегута здесь нет. Он вернулся на Землю. Мы не из первой, а из второй экспедиции.
Старик отрешенно посмотрел и начал покачиваться.
— Слишком поздно! — прохрипел он и, как подкошенный, рухнул на пол.
III
Вторая разведывательная ракета с одиннадцатью астронавтами на борту (в том числе, с тремя детьми) вошла в атмосферу Алефа Четыре.
Штурман Гибсен, устроившись в мягкой корзине перед контрольной панелью, в полный голос пел одну из своих песенок. Он развлекался. Практически вся необходимая работа уже была выполнена. Вообще-то ракету вел компьютер, а не человек, так как скорость была слишком высока и все команды нужно было отдавать без малейшего промедления. Только машина могла достаточно быстро вносить необходимые поправки в курс. Без них успешное приземление невозможно. Человек, обремененный самыми разнообразными мыслями, просто не способен на это.
Голоса у Гибсена не было, в лучшем случае, малый носовой баритон, но он успешно компенсировал это криком. Как уже говорилось, дело было почти сделано. Особенно следить было не за чем — ракета пронизывала нижний облачный слой тысячемильной атмосферы планеты. И только один штурман видел, как мимо мелькают, словно в калейдоскопе, коричневый, зеленый и грязно-голубой цвета. Но этого было недостаточно, чтобы вести ракету.
В носовой ее части находились «глаза» — постоянно вращающиеся радарные установки. Они улавливали все неровности и неточности и в виде сигналов передавали их на компьютер. Эти сигналы превращались в цифры и мгновенно обрабатывались в утробах мигающих лампочками машин, которые и задавали оптимальную скорость и курс в указанное на карте место приземления.
Сработали тормозные двигатели. Потом еще раз. От толчка поверхности планеты закачались амортизационные коконы.
— Все, прилетели! — завопил Гибсен, отстегивая крепления. Остальные члены экипажа тоже начали отстегиваться. Рей Уэнсли, освободившись от кокона, первым делом подошла к ребенку. Тот негромко всхлипывал.
— Какой хороший мальчик, — замурлыкала она, отстегивая ремни креплений. — Хороший маленький мальчик. Милый, не надо плакать.
Она, не переставая, беседовала с ребенком, хотя тот ее, возможно, и не слышал; но даже если бы и слышал, вряд ли обратил бы внимание. Рей продолжала говорить, пока не нашла герметически закрытую бутылочку с детской смесью. Открыла ее, размяла соску и дала ребенку.
Малыш перестал всхлипывать и принялся за еду.
Рейчел наклонилась к открытому люку ракеты и осмотрелась.
Гибсен уже был снаружи. Он прыгал по дымящейся почве и ругался.
— Ретти! — заорал он.
Из открытого люка осторожно вылез рыжеволосый парень. Коснувшись грунта, он взвыл и пулей выскочил за пределы выжженного участка.
— Ретти, поднимись на холм или дерево и осмотрись вокруг. Колейнер, оставайся на корабле. Попытайся связаться с капитаном Сэрреллом и сообщи об успешной посадке. Лике! Ты с Кэнноном начинай выгрузку. А вы, девочки, уберите детей с дороги. Слышите?
Да, то было блаженное время для штурмана Гибсена — он отдавал приказы, и десять человек ему повиновались.
Рей Уэнсли осторожно передала ребенка Мери, которая нервно подпрыгивала на горячем песке. Потом спустилась с ракеты и впервые за свои девятнадцать лет очутилась на планете, которая никогда не вращалась вокруг Солнца. Было горячо.
Рей поспешно выбрался с обожженного участка.
Они находились на сером и закопченном пляже. В двадцати ярдах плескался прибой. Горячим был не только выжженный песок, но и воздух. В свете, который проникал на Алеф Четыре, было много инфракрасных лучей, поэтому было довольно жарко. Можно сказать, слишком жарко, хотя днем здесь было, как на Земле в сумерки.
По плану они должны были находиться близ одного из безлюдных городов, но вокруг ничего не указывало на его присутствие. Виднелись только качающиеся деревья, которые росли прямо из песка.
Как уже говорилось. Рей была из тех, кого принимают в расчет. И Гибсен тоже — довольный, что может отдавать приказы. А также Брэбент — ухаживающий за все еще слабым, но уже выздоравливающим мужем Мери Марн. Они находились едва ли в миле от второй партии землян. Ну, а все остальные почти не принимаются в расчет, и Мери Марн в том числе.
В то время, когда сегодняшняя двадцатидевятилетняя Мери Марн была еще Мери Девисон, она работала машинисткой в Комиссии ООН по освоению космического пространства и была помолвлена с героем межзвездных полетов. Девушка, решившаяся на помолвку с участником межзвездной исследовательской партии, должна была отдавать себе отчет в том, что ей придется ждать возвращения своего милого лет десять, а может, и того больше. Это было безнадежное занятие, но в шестнадцать лет подобный срок всегда кажется пустячным.