Бессмысленной жертвой этой инерции наступления стали мужественные летчики лейтенант Борис Низовкин и старший сержант Виктор Подвигин.
Они взлетели в числе пяти экипажей еще засветло, чтобы с наступлением сумерек пересечь линию фронта и нанести удар по станции Комаричи. Четыре экипажа из-за сильного ветра не дотянули до станции и отбомбились по запасным целям. Низовкин же с Подвигиным упорно пробивались к станции. Почти весь маршрут они летели на высоте 50 - 100 метров, где ветер слабее, и лишь за 10-12 километров до Комаричей стали набирать высоту. Времени для этого, очевидно, не хватило, и летчики оказались над сильно защищенной станцией на высоте всего около трехсот метров. Одиночный самолет был схвачен прожекторами и буквально растерзан зенитной артиллерией. Задание летчики выполнили, но какой ценой?… [40]
Ранняя весна сорок третьего проливалась обильными дождями. Ветры на высоте нередко достигали скорости 100-120 километров в час. Борьба с этими двумя стихиями выматывала силы. В дополнение ко всему на аэродроме Присады в наскоро вырытых для летчиков землянках стояла вода, куски земли отваливались от стен, засыпая спящих, обмундирование не успевало просыхать, из-за чего почти половина личного состава была простужена. Но боевые вылеты продолжались. Взлетая, самолеты наподобие амфибий поднимали столбы воды, и всякий раз экипажи рисковали скопотировать. Лишь гибель Низовкина и Подвигина отрезвила руководство. Пришел приказ вернуться на базовый аэродром Казанка-2 и приступить к подготовке к предстоящим боям.
Стоит сказать, что слово «аэродром» к Казанке-2 можно применить лишь с большой натяжкой, имея в виду сегодняшнее сложное авиатехническое сооружение. На этот раз он представлял собой ровную площадку у леса на краю села размером 300 на 500 метров. Ее накануне выбрал заместитель командира полка майор А. И. Лаврентьев во время рекогносцировочных полетов. Дело в том, что штаб дивизии давал полку право самостоятельно подбирать аэродромы с непременным учетом минимальной удаленности от линий фронта, наличия сносных подъездных путей и жилья для личного состава. В качестве непременного условия ставилась возможность маскировки самолетов, значит, рядом должен был располагаться лес. Всем этим условиям и отвечала Казанка-2, небольшой, утопающий в садах и рощах поселок. Прокатившаяся через него война не нанесла заметного вреда сельчанам, рядом не было больших дорог, да и сам поселок не представлял для войск удобной позиции. Но с войной население поселка заметно поубавилось, остались женщины, старики да больные. Поэтому без ущерба для жителей полк занял наиболее просторные дома и удобно разместил свои службы.
Началась подготовка к предстоящей боевой работе. Мы приводили в порядок технику - меняли и опробовали в полете двигатели, - совершенствовали боевую выучку, каждую ночь прощупывали пути к линии фронта.
Однажды на склад доставили несколько десятков тонн трофейных боеприпасов. Среди них были 50- и 100-килограммовые бомбы, мелкие двух- и трехкилограммовые, «зажигалки» в магниевой оболочке. Помню эти немецкие трофейные бомбочки: чистенькие, аккуратные, как все немецкое, с изящными тонкими перышками стабилизаторов - они нисколько не были похожи на смертоносное оружие. Но Сеня [41] Коган, начальник химической службы полка, самоотверженно и неосторожно учивший нас обращаться с зажигательной смесью, брал такую бомбочку за хвост, с силой ударял о чурбак - и тотчас злое ослепительное пламя точно зубами схватывало дерево, мгновенно превращая его в дымящиеся угли.
- Прожигает десятиэтажный дом! - орал Семен.
- На Москву такие бросали? - прикрывая глаза ладонью, мрачно спрашивал москвич Шилов.
- И такие тоже!
- Ничего, - словно самому себе обещал Шилов, - теперь попробуют своего же варева, по горло нахлебаются.
Оружейники быстро приспособили трофеи к делу. Забегая вперед, скажу: обещание мы выполнили, обрушив на головы врага 62 тысячи трофейных бомб.
Вспоминаю еще один трофей - небольшую гранату с прижатыми к корпусу металлическими лепестками, «лягушку», как мы ее называли. Сотни таких «лягушек» немцы высыпали из контейнеров. Стоило только прикоснуться - «лягушка» мгновенно взрывалась. Образно говоря, они вскоре запрыгали к своим хозяевам, но уже из наших контейнеров.
А в ходе тщательного изучения района предстоящей боевой работы перед нами все четче обозначался сектор: Комаричи, Тросна, Тогино, Поныри, Глазуновка, Змиевка, Орел. Иными словами, нам предстояло летать и воевать в самом центре Курской дуги. Такая перспектива заставляла готовиться с полным напряжением сил. К этому обязывало и все возрастающее давление немецкой авиации. С наступлением погожих дней она заметно повысила боевую активность. Бомбардировщики «Хейнкель-111», «Дорнье-215» действовали по станциям Ливны, Щигры, по нашим аэродромам. Вдоль дорог шныряли гитлеровские самолеты-охотники, преимущественно Ме-109 и Ме-110.
С целью дезориентации противника полку была поставлена задача построить ложный аэродром. Эту работу поручили группе солдат и офицеров батальона аэродромного обслуживания во главе со старшим лейтенантом Нигматуллиным, и он горячо принялся за дело. А вскоре мы убедились в полезности задуманного.
Как- то во время ночных полетов к нам пожаловал «мессер». Он прошел на малой высоте вдоль старта, но поскольку мы строго соблюдали светомаскировку, ничего подозрительного не заметил. Тут на ложном аэродроме вовсю заработала группа Нигматуллина: замигали «стартовые» огни, [42] вспыхнул и тут же погас «посадочный» прожектор, на мнимых стоянках засветились фонарики механиков. А черев некоторое время мы услышали с той стороны глухие разрывы бомб, треск пулеметных очередей. Тотчас загорелось два «самолета», в небо ударила трасса крупнокалиберного пулемета. Выла разыграна имитация паники.
Надо сказать, что за период подготовки к Курскому сражению Нигматуллин шесть раз заставлял разгружаться по своему аэродрому гитлеровских бомбардировщиков, из них два раза довольно крупной группой. Видимо, не случайно в дни сражения на нас не упала ни одна бомба. Старший лейтенант Нигматуллин был награжден орденом Красной Звезды.
В середине июня немцы, очевидно, решили основательно прощупать способность нашей противовоздушной обороны. Они нанесли серию ударов по объектам в оперативном тылу советских войск. Особо ожесточенным атакам подверглись Курск и Щигры. В небе тогда развернулись ожесточенные бои. Мы не могли припомнить другого случая, когда бы в воздух поднималось такое большое количество наших самолетов и так сильно била зенитная артиллерия.
Помню, как однажды над Казанкой буквально в ста метрах от нас пронесся «Мессершмитт-109», освещенный ярким утренним солнцем. Его преследовали два Як-3. Вид у немца был жалкий - фонарь сорван, крылья в рваных дырах, и уж совсем не к месту на борту этого самолета красовалась оскаленная голова льва…
Линия фронта на Курской дуге выглядела совсем не так, как под Сталинградом. На безжизненных волжских просторах, намертво скованных морозом, она угадывалась лишь по черным пятнам вывороченной земли, которые долго не могла замести даже лютая заволжская метель. А здесь под крылом темные леса, рощи, обширные поля, реки и озера в отблесках звездного неба. Здесь линия фронта легко угадывалась по россыпи населенных пунктов, многочисленным дорогам. И лишь одно оставалось одинаковым - перестрелка на передовой с ее огненными трассами.
Стабильный фронт помогал «ночникам» без ошибок найти цель. К стабильной линии фронта привыкаешь, как к улице, по которой когда-то ходил в школу, на работу, в кино. Для летчика-«ночника» наземный бой в хорошую погоду виден за десятки километров. Видны и пуля, и снаряд с трассером, которые летят к твоей кабине. Ты видишь их полет от выстрела до того момента, как иссякнет трассер…
Первый боевой вылет на Курской дуге я выполнял с Мишей [43] Казаковым, недавно назначенным командиром экипажа. Младший лейтенант Казаков - летчик молодой, необстрелянный, да и за моей спиной всего пять боевых вылетов. Миша невысок ростом, длиннорук. Во всем его облике без труда угадывается характерная черта - осторожность. Его глаза осторожно и пристально рассматривают все вокруг, надраенные до блеска сапоги осторожно и мягко ступают по земле. Он никогда не рвет, как другие, рычаги управления самолетом, а плавно, с присущей ему осторожностью пилотирует машину в воздухе. Но вместе с тем Миша может быть нетерпелив и порывист. Он не любит проволочек, когда нужно решать неотложное дело. Мой напарник заметно гордится светлым чубом, и я заметил, что, когда волнуется, легким движением отбрасывает его со лба.