Входит брат Бартоломе.
Донья Уррака. Ах!
Брат Бартоломе. Иисусе, Мария! Что я слышу?
Донья Уррака. Как!.. Я... Это вы?.. Что вы могли слышать?.. Разве я пела?
Брат Бартоломе. Глазам и ушам своим не верю! Как, дочь моя, и это вы? Я надеялся застать вас на молитве или по крайней мере за душеполезным чтением, и что же я вижу: в руках у вас гитара, а на устах богопротивные песни!
Донья Уррака. Ах, отец мой! Если бы вы знали...
Брат Бартоломе. Какой лукавый демон...
Донья Уррака. Так, отец мой, вот уж истинно: лукавый попутал! Я хотела вынести гитару из комнаты... нечаянно перебрала две-три струны... а лукавый тут как тут... Как на грех, застрял у меня в голове один ненавистный напев, я по рассеянности и начни его подбирать... затем...
Брат Бартоломе. Затем?
Донья Уррака. Затем... не знаю, как это случилось... я громко запела.
Брат Бартоломе. Да: дитя мое, не кто как лукавый, нашептал вам эту богохульную песню. Возблагодарите же вашего ангела-хранителя, вовремя пославшего меня, чтобы не дать вам совершить еще и другой грех...
Донья Уррака. Слава тебе господи!.. Что же вы не сядете, отец мой? В вашем возрасте пройти пешком от доминиканского монастыря до Приморской улицы — ой, как утомительно!
Брат Бартоломе. Благодарение божественному спасителю нашему, я еще не настолько слаб, дитя мое, чтобы не держаться на ногах. В сорок девять лет хоронить рано.
Донья Уррака. Я потому так сказала... что вы сегодня, по-моему, плохо выглядите.
Брат Бартоломе. Плохо выгляжу?.. Нет, мне этого не кажется... (Смотрится в зеркало.) У вашего зеркала зеленоватый оттенок... Нет, я чувствую себя превосходно... И я нарочно для вас, дитя мое, надел новую рясу.
Донья Уррака. Ну так садитесь же, отведайте угощения, которое я для вас приготовила!
Брат Бартоломе. Охотно, дочь моя, ибо мало вкусил я ныне пищи земной.
Донья Уррака. Боюсь, как бы строгий пост не повредил вашему здоровью.
Брат Бартоломе. Ничего не поделаешь!.. Налейте-ка мне еще стаканчик мараскину. Ваш мараскин куда лучше того, который мне подарила донья Мария де Хесус.
Донья Уррака. Еще бы! Это сущая скареда: ни за что не истратит сорока реалов на подарок друзьям.
Брат Бартоломе. Осторожней, дочь моя! Не осуждай ближнего своего... Правда, за целый год она расщедрилась всего лишь на одно распятие из слоновой кости, желтое-прежелтое, да на весьма неважный мараскин. Ведь знает же она, что лучше совсем не делать подарков, чем дарить всякую дрянь.
Донья Уррака. Истинная правда... Кстати, вам передали корзинку бордоского?
Брат Бартоломе. Да, дитя мое. Благодарствую, только в следующий раз, когда будете посылать мне в обитель вино, упакуйте его не в корзинку, а, скажем, в ящик из-под книг, — словом, как-нибудь иначе.
Донья Уррака. А что?
Брат Бартоломе. Да так... Я приберегал его на ночные бдения для поддержания слабой плоти моей... а настоятель заметил корзину... Разумеется, пришлось его попотчевать... Братия тоже пожелала вкусить понемножку... И теперь у меня ни капли.
Донья Уррака. Не печальтесь, досточтимый отец. На днях пришлю вам еще корзиночку. Я так рада, что мое вино пришлось по вкусу!
Брат Бартоломе. Себя-то не обездольте.., Сознаюсь, однако же, что вино сие премного лучше прочих врачует грешную плоть мою... Будете вы сегодня исповедоваться?
Донья Уррака. Как хотите. Я желала бы до пятницы получить отпущение грехов.
Брат Бартоломе. Хорошо. Пока я допью стаканчик, подумайте о грехах ваших, а затем покайтесь мне во всех прегрешениях, содеянных вами за эту неделю.
Молчание.
Итак, дитя мое, вы готовы?
Донья Уррака. Да, отец мой.
Брат Бартоломе. Ну, так приступим. Преклоните колена — вот на эту подушку. Так. Поближе ко мне... поближе! Прекрасно!.. Достаточно ли мягка подушка для ваших коленок, дитя мое? Удобно ли вам?
Донья Уррака. О да! Мы можем начать, когда вам угодно.
Брат Бартоломе. Дайте мне вашу ручку... Сколько времени я вас не исповедовал?
Донья Уррака. Я думаю, отец мой, это было... в субботу.
Брат Бартоломе. Так!
Донья Уррака. Я рассердилась на горничную за то, что она слабо меня зашнуровала.
Брат Бартоломе. Так!
Донья Уррака. Увидев в церкви офицера в синем мундире с красным кантом, я отвлеклась и уже не внимала богослужению с подобающей набожностью.
Брат Бартоломе. Так!
Донья Уррака. Осуждала некоторых подруг моих.
Брат Бартоломе. Так!
Донья Уррака. Что же еще? Да, вот: я слишком привязана к моей болонке; может быть, истинной христианке это и не пристало?