Дон Пабло. Странная ревность! Да я клянусь вам честью.
Донья Уррака. Молчи, презренный! Посмотри на этот портрет. Кому ты его подарил?
Дон Пабло. Уррака! Сколько лет мы с вами знакомы?..
Донья Уррака. Ага, попался, рыцарь чести!
Дон Пабло. Два года. В первый раз я встретился с вами, когда только что перешел из Сеговийской военной школы в карабинеры. Помните мой новенький мундир? Он вам тогда так понравился! А теперь посмотрите на портрет. В каком я здесь мундире?
Донья Уррака. Боже! В сеговийском!.. Дон Пабло! (Бросается в его объятия.)
Дон Пабло. Ха-ха-ха! Старуха Белиса, которую я бросил ради тебя, решила тебя провести. Она зла, как все старые ведьмы. Этому портрету три года.
Донья Уррака. Прости меня, друг мой!.. Я злодейка... Мне нет места на земле... Убей меня!
Дон Пабло. Что ты! Мы еще крепче сдружились! Давай позабавимся, как в первый день нашей любви! Кто не ревнует, тот не любит.
Донья Уррака. Несчастный! Если бы ты знал, кто тебя выдал!.. Я!
Дон Пабло. Ты?
Донья Уррака. Да, я!.. От ревности... от злобы... я совсем с ума сошла...
Дон Пабло. Значит, сильна была любовь! Я бы никогда не подумал, что она так далеко зайдет. Ну, полно, встань, поцелуй меня!
Донья Уррака. Простишь ли ты меня?
Дон Пабло. Твоя любовь не выходит у меня из головы. Черт побери! Ну, и сильная же любовь!
Донья Уррака. Пабло! Я высокого роста, — надень мое платье и беги.
Дон Пабло. Ну, так они повесят тебя, с них все станется.
Донья Уррака. Иисусе, Мария!.. Что же нам делать?
Дон Пабло. Покоримся, радость моя. Нам недолго осталось быть вместе, — давай беситься напропалую!
Донья Уррака. Слушай! Сюда вот-вот должен прийти брат Бартоломе. Это он вырвал у меня твою тайну.
Дон Пабло (с беспокойством). Черт! Каким образом?
Донья Уррака. Он показал мне этот злополучный портрет. Он сейчас придет. У меня за подвязкой спрятан кинжал — убей его и надень его сутану.
Дон Пабло. Что?
Донья Уррака. Этот предатель — второй виновник твоей смерти.
Дон Пабло. Просто он хорошо знает ремесло инквизитора.
Донья Уррака (развязывает подвязку). Бери кинжал.
Дон Пабло. Какая прелестная ножка! Позволь поцеловать ее!
Донья Уррака. Держи кинжал, говорят тебе!
Дон Пабло. Нет, это гадко! Мы, военные, к подобного рода оружию не прибегаем.
Донья Уррака. Так отдай скорей кинжал!
Дон Пабло. Нет, я сам спрячу его на прежнее место.
Донья Уррака. Отдай!.. Вот брат Бартоломе!
Входит брат Бартоломе.
Дон Пабло (брату Бартоломе). Ну-с, святой отец, вы, кажется, твердо намерены удушить меня?
Брат Бартоломе. С сокрушенным сердцем, но...
Дон Пабло. О, я знаю, вы честный человек! Но разве нет способа все уладить миром?
Брат Бартоломе. Донья Уррака должна была вам сообщить...
Донья Уррака. Изложите это сами, отец мой, с присущим вам красноречием. Присядьте. (Тюремщику, за сцену). Оставьте фонарь у двери, его высокопреподобие сейчас выйдет.
Брат Бартоломе. Возлюбленный брат мой! Помыслите о тех мучениях, которые уготованы вам в мире ином, и, не колеблясь, возблагодарите трибунал за ту снисходительность, которую он жаждет выказать по отношению к вам. Он предлагает вам уйти в монастырь, и там вы спасете свою душу. Буде же проявите упорство...
Донья Уррака (убивает его). Так бьют быков![9]
Брат Бартоломе. Ах! (Умирает.)
Дон Пабло. Боже милосердный!
Донья Уррака. Сними с него сутану, а то как бы она в крови не запачкалась. Бери шляпу, фонарь... Иди за мной. Скажи: на мне нет следов крови? Что же ты молчишь?.. Пабло, иди же! Мы покинем родину и никогда больше не будем ссориться... Иди же!
Дон Пабло. Так кончается эта комедия. Не судите строго автора!
Случайность Комедия
Que esa pena, ese dolor
Más que tristeza, es furor.
Y mas que furor, es muerte.
Calderón. «El mayor monstruo, los zelos».[1] ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦАВоспитанницы женского монастыря:
Донья Мария, или Марикита
Донья Франсиска, или Пакита
Донья Ирена
Донья Химена.
Рита, служанка.
Брат Эухеньо — духовник монастыря.
Действие происходит в Гаване.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Монастырский сад. Направо небольшое здание, дверь которого обращена к зрителям. Над дверью надпись крупными буквами: «Аптека». Окно нижнего этажа выходит в сад. В глубине сцены большое апельсинное дерево. На переднем плане беседка из лиан с деревянной скамейкой внутри.
Донья Мария (одна, сидит на скамейке. Перед ней раскрытая книга, но она задумалась и не читает). Он дал мне книгу и велел прочитать. Говорит, что в ней я найду утешение во всех скорбях человеческих... Читала я ее и перечитывала, а средства от любви так и не нашла. Фома Кемпийский — великий учитель, человек нежный, добродетельный, отзывчивый... святой... такой же святой, как и он, но совсем не знавший любви... Как я несчастна!.. (Читает надпись на первой странице.) «Донье Марии Кольменарес в награду за хорошее поведение». Хорошее поведение! Я для него только благонравная девочка, то есть скучная девочка... то есть ничтожное существо, которое нельзя любить... а если и можно, то как ручную горлицу. Да при чем тут девочки или женщины? Он никого не может любить. Он священник, он не от мира сего... Однако... он совсем не похож на других священников, — он шутит, смеется, часто со мной беседует... Но боже, о чем он говорит со мной? Каких птиц держу я в клетках, какие цветы выращиваю. А как он оживился вчера, когда рассказывал о дворцах Альгамбры! (С грустью.) Увы! он говорил о них донье Франсиске... А я, я сама видела Альгамбру, но стоило мне заговорить, как он умолк, и разговор оборвался. Донья Франсиска на три года старше меня, а что она знает такого, чего бы не знала я? Что она умеет, чего бы не сумела я? Пою я лучше, играю на фортепьяно и на гитаре тоже лучше. А она и танцевать-то почти не умеет... Вчера, когда я с ней танцевала, я заметила, что отец Эухеньо смотрел на меня с удовольствием, даже глаза заблестели. Куда девался суровый священник? Предо мною стоял молодой влюбленный кавалер... Тут-то мне и надо было отдать ему это роковое письмо, которое я каждый день пишу и сейчас же рву. (Вынимает спрятанное на груди письмо и пробегает его.) Теперь оно ни то, ни се. С каждым разом становится все холоднее, но зато раньше оно было просто неприлично... И, кроме того, что может тронуть в разговоре, то насмешит в письме... А что подумает он о конце?.. Напрасно я написала: «Я найду в себе силы умереть, чтобы больше вам не докучать». Найду в себе силы умереть!.. Никогда он не поверит, что крошка Марикита найдет в себе силы умереть. Не то угроза, не то просто дерзость... «Я найду в себе силы умереть». Так говорят на сцене, перед тем как заколоться деревянным кинжалом... Но ведь я писала это совершенно серьезно: я хотела умереть. Врач говорит, нет ничего проще: ложка яду, о котором он нам рассказывал: мгновенные судороги — и кончено... Но если ты правда хочешь покончить с собой, то никому ни слова... Стану переписывать, непременно выброшу эту фразу. Но тогда (с досадой)... тогда письмо станет еще суше и холодней. Ах, почему он не может читать в моей душе?.. Отдать или не отдать? Поговорить с ним?.. Он меня сейчас же остановит... (Срывает ветку.) Если нечет, отдам письмо... Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать... Чет! И все же говорить с ним я не в состоянии. Будь что будет, отдам письмо! На книге, что ли, погадать? Первая страница слева: «Лучше страдать и переносить всевозможные пытки, чем исполнить твое желание». Какая я дурочка! Нужно быть совсем глупенькой, чтобы гадать на книге, когда речь идет о жизни... Да, отдам ему письмо, — оно хоть прямо говорит: «Я люблю вас», — а уста мои и того не скажут.