Рита (поет за сценой). «Француз влюбленный плачет, как дитя, а андалусец — тот спокойней, он говорит: «Люблю! Иди ж за мной! А нет — прощай...»
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Донья Мария, Рита.
Донья Мария. Это сам оракул, он диктует, как мне поступить. Отдам письмо. (Рите.) Ты собираешься мести комнату?
Рита. Да, барышня. Хочу слегка протереть все эти склянки да окна открою, — проветрить не мешает. (Входит в аптеку, открывает окно.)
Донья Мария подходит к окну.
Донья Мария (с деланной улыбкой). Смотри не разбей ту бутылку, — помнишь, о которой ты мне говорила?
Рита. Иисусе, Мария! Да я и подойти-то к ней боюсь! Хоть и говорят: «Не хлебнешь — не отравишься», — а все-таки если б я чуть дотронулась, у меня душа была бы не на месте.
Донья Мария. Будто уж яд так силен!
Рита. Верно вам говорю. Мне сам врач наказал: «Смотри не трогай бутылку, Рита! Две-три ложки на стакан воды — и четверти часа не пройдет, как все барышни на тот свет отправятся». Подступит к горлу, начнешь задыхаться — и аминь.
Донья Мария (показывает на одну из аптечных склянок). Вот эта бутылка, да?
Рита. Нет, барышня, вон тот пузырек на верхней полке. Всего ничего, а отравить может больше тысячи человек.
Донья Мария. В нем что-то белое?
Рита. Этот самый.
Донья Мария. Хорошо...
Рита. Хорошо? А по-моему, плохо. Хоть бы дьявол шею свернул тому, кто выдумал такое мерзкое снадобье! Нехристь окаянный! Одного в толк не возьму: ведь у аптекаря должны быть такие лекарства, которые лечат, а они завели вон какие, что и «В руце твои» не успеешь прочесть, как на том свете очутишься.
Донья Мария (торжественно). Есть болезни, от которых такие лекарства помогают.