«Эволюция тайны» — так назвал Метерлинк одну из важнейших статей своего нового сборника-трактата. Здесь он, между прочим, говорит о том, что возможны две противоположные истины. Одна из них — вечная, космическая, утверждающая, что жизнь человека — лишь неуловимый миг по сравнению с вечностью, а сам он — пылинка в мироздании. Если сосредоточиться умом на этой истине, человек неизбежно придет к трагическому бездействию, к отрицанию смысла существования. Но есть другая истина — «истина и то, что наша жизнь и наша планета для нас самые важные и даже единственно важные явления в истории миров»[13]. И вот эта вторая истина и жизни человека неизмеримо существеннее. Первой истины, по мнению Метерлинка, терять из виду не следует, но «пусть она не парализует нашей деятельности, наших стремлений». Метерлинк, с этой точки зрения, опровергает раннюю свою драматургию, движущей пружиной которой был ужас перед «неведомым», окружающим бессильные маленькие человеческие существа, перед своеобразным сочетанием христианского бога и античного рока, чаще всего принимавшим форму смерти. Однако такой взгляд на жизнь бесплоден: нужно следовать той истине, которая «позволяет сделать как можно больше добра и дает как можно больше надежды».
Метерлинк опровергает и эстетику своего театра, строившегося на идее рока. Он указывает на то, что драматурги нередко придавали сюжету своих произведений особую весомость именно благодаря введению фатума: такова роль волшебного напитка в «Тристане и Изольде» Вагнера, ведьм в «Макбете», ненависти Афродиты в «Федре» Расина, предсказания Калхаса и Расиновой «Ифигении»… Если убрать рок из этих трагедии, то окажется, что Макбет — обыкновенный убийца, а Федра — истеричка. Нынешний зритель ни в какой рок не верит, ему нужен театр иного типа, без «сверхъестественных вторжений» — ведь существуют же трагедии безо всякого рока — «Отелло», «Ромео и Джульетта»… Зрителю интереснее драма смелых, умных, сознательных людей, совершающих преступления или ошибки почти неизбежные, нежели переживания и горести маленьких, слабых и темных. Введение в пьесу «мистической глубины» — ложь, между тем как земная истина не менее возвышенна, нежели «мистическая ложь». Ведь истина — это и есть цель нашей жизни. Не следует думать, что величие произведения лишь в «тревоге о мировой тайне»: «Человек не станет великим и возвышенным только оттого, что он будет все время думать о непознаваемом и бесконечном»[14]. Критикуя современную драматургию, Метерлинк замечает, что «роком называют и сегодня еще все то, что не умеют объяснить»[15]. Конечно, трудно отказаться автору трагедии от традиционной интерпретации сюжета и от рока, как сюжетного центра, поэтому современные драматурги пытаются создать некий «естественнонаучный рок», например наследственность. Метерлинк, однако, полагает, что «научный рок» еще менее приемлем, чем античный, ибо в наследственности нет никакой этической проблемы — между причиной (поступок отца) и следствием (болезнь сына) не существует моральной связи. Значит, новую трагедию надо строить на новых основаниях.
Неверно было бы полагать, что в этот период Метерлинк отказался от философского дуализма и перешел на материалистические позиции. Ведь проповедь активного отношения к жизни, отказа от пессимистических размышлений о судьбе и смерти отнюдь не означает полного пересмотра основ мировоззрения. Именно эту ошибку совершил А. В. Луначарский, переоценив радикальность перелома в мировоззрении Метерлинка. Недаром В. И. Ленин иронично отозвался о позиции Луначарского, заметив в письме к А. М. Горькому: «А «Ваш» Луначарский хорош!! Ох, хорош! У Метерлннка-де «научный мистицизм»[16]. Луначарский переосмыслил Метерлинка в духе свойственных ему в начале 10-х годов богостроительских идей. Нет, драматург не отказался от мистического дуализма. Он отказался только от решения «потусторонних» проблем и приблизился к реальной, земной действительности. Это приближение к реальности своеобразно выразилось около 1900 года в драме «Сестра Беатриса», утверждавшей полнокровную, грешную земную жизнь в противоположность тощей схеме, ханжескому католическому аскетизму. Однако интерес Метерлинка к живой действительности, к общественным вопросам получил наиболее яркое выражение и пьесах начала 1900-х годов — в драмах «Монна Ванна», «Жуазель», «Чудо святого Антония».