Оскар делает знак кому-то в правой кулисе — ив правом углу сцены, освещенная лучом прожектора, тотчас возникает неподвижная фигура Алехандро Ломбо, который, на самом деле, был Александром Ивановичем Корейко, носителем доброй полудюжины разнообразных вымышленных имен.
Теперь на авансцене зрители видят два круга света от двух прожекторов: один — справа, и в нем — неподвижная фигура Корейко, второй — в центре, и в нем — фигура Оскара-Остапа Бандераса-Бендера.
Оскар кивает Корейко, тот отвечает кивком и вновь замирает.
(Задумчиво). Для меня это тоже стало загадкой. Он умер, а я продолжаю существовать. Хотя такого быть не может. Ну никак не может! Ведь я существовал лишь до тех пор, пока жил гражданин Корейко, жил и верил, что я тоже живу — по-настоящему живу, каким-то чудом уцелев во время тех рас-прав сорок первого года. И вот — его не стало. А я — вот он я. Стою перед вами. Хожу перед вами (делает несколько шагов вправо, влево). Почему?
Оскар делает неопределенный жест влево — ив левом углу сцены, освещенная лучом еще одного прожектора, тоже возникает фигура, на этот раз — женская. Фигура сеньориты Лауры, юной секретарши детектива Оскара Бандераса.
Оскар улыбается Лауре, Лаура отвечает улыбкой и вновь замирает. И теперь на авансцене уже три освещенных круга: справа — с фигурой Корейко, слева — с фигурой Лауры и в центре — с фигурой Оскара-Остапа. При этом фигуры справа и слева неподвижны, словно манекены. В отличие от Оскара-Остапа.
(Разводит руками). Любовь, сеньоры присяжные заседатели. Любовь. Любовь порой творит чудеса. Подумать только — влюбившись в плод чужого воображения, эта чудесная девушка заставила меня задержаться в реальном мире, несмотря на то, что причин для этого больше не существовало. Я, вернее, представление обо мне, как бы это сказать, попало на перекресток двух сильнейших потоков фантазии: его (Оскар указывает на Корейко) — и ее (Оскар указывает на Лауру). Невероятно, но это так, сеньоры присяжные заседатели, вы должны мне поверить, потому что ничего другого вам не остается.
Оскар взмахивает одновременно обеими руками — подобно дирижеру, который то ли начинает, то ли, напротив, завершает выступление. Боковые прожектора гаснут, Лаура и Корейко скрываются в темноте. Оскар вновь один на авансцене.
И это ввергает меня в настоящую тоску. Ведь, на самом деле, меня — нет. Нет того невеселого шута, который строил из себя сыщика Оскара Бандераса. Нет того постаревшего ловеласа, в которого влюбилась миленькая девушка по имени Лаура. Ее воображение, сила ее желания заставили меня задержаться на этом свете, в этом реальном мире. Меня, нереального персонажа. Заставило продолжить странное существование. Но ведь такое существование... оно не может быть вечным, и даже просто долгим оно не может быть. Оно может продолжаться короткое, очень короткое время. Какой-то миг. Всего лишь миг.
Потому что на самом деле я лежу там — во рву в Драконьей балке, под веселым Черноморском, которому так и не удалось стать вольным городом. Прах мой давно истлел, а кости перемешались с костями Зоей, старика Кукушкинда, потерявшего память Фунта, Бомзе, Лапидуса, Айсберга, Вайсберга, Айзенберга, Рабиновича, с костями других обитателей Черноморского гетто.
Подходит к стулу, неторопливо надевает смокинг, затем плащ, фуражку.
(В зал, громко). Прощайте, сеньоры! Мне пора. Время моей жизни здесь, в этом мире, время моего существования — завершено. Мне очень жаль эту замечательную девушку. Но ведь она не первая, кто влюбился в плод собственного воображения. И я думаю, со временем всё у нее образуется. Со временем она найдет настоящего человека, сильного, молодого и любящего. Она будет с ним счастлива. И, я очень надеюсь, никогда больше не вспомнит странного субъекта по имени Оскар, который недолгое время в прекрасном Рио-де-Жанейро изображал из себя частного детектива.
А мне, действительно, пора. Спасибо за внимание, сеньоры и сеньоры (улыбается), доны и доньи, граждане и гражданки.
(Прикладывает два пальца к козырьку). Счастливо оставаться. Меня ждут, дорогие мои. Меня ждут мои родственники, любимые женщины, верные друзья. Их много, их очень много. Целых шесть миллионов. Прощайте.
Оскар садится на стул, принимает позу роденовского Мыслителя, замирает. И звучит последняя песня сегодняшнего спектакля — «Песня о друзьях, которые где-то ждут». И, пока песня звучит, свет на авансцене постепенно гаснет, а когда песня заканчивается, когда последние ее звуки затихают, включается свет уже в зале, знаменуя окончание спектакля.