Изображает кисея
Осенний дождь над тихой Сеной.
Короче — дальние края.
Но времени ажурна пена,
А четкого ответа нет,
Пока же представляет сцена
Не Старый Свет, а Новый Свет...
(Проводит рукой по струнам гитары). Нельзя сказать, что в нашем рассказе отсутствует логика — разумеется, нет, она присутствует. Просто это логика сновидения. Потому она отличается от логики реальной жизни. Нельзя сказать, что мы рассказываем неправду — конечно, нет, мы рассказываем чистую правду. Просто это правда спящих. Потому она отличается от правды реальной жизни. В реальной жизни дважды два — четыре. Но ведь во сне дважды два может оказаться и миллионом. И даже миллиардом, почему бы и нет? Во сне всё возможно. Одно только во сне нельзя: нельзя просыпаться. Поэтому — спите, дорогие мои. Спите, чтобы увидеть то, что происходит на сцене.
Бродяга поет песню «Осенний блюз».
КАРТИНА ПЕРВАЯ
«Итака», трактир Катарины Газуль. Просторное опрятное заведение. В глубине сцены — стойка, за которой в момент открытия занавеса стоит сама Катарина. Привлекательная молодая женщина тридцати лет, по слухам — испанка. По другим слухам — испанец. Платье с пышной юбкой, глубоким декольте и корсажем на шнуровке. Изящные туфельки, не очень уместные при ее занятиях, но очень выгодно подчеркивающие стройность ног. Чепчик, каштановые локоны, крестик с распятием, на цепочке. Словом — все-таки, испанка, Кармен в ожидании Хосе, сбежавшая в Америку.
Справа и слева от стойки — грубо сколоченные, но чистые и аккуратные столы и скамьи.
За столом справа — Петр Федорович Романов, выживший из ума еще в предыдущем веке почти столетний (плюс-минус пару лет) старец. У него давно отнялись ноги, поэтому его возят в инвалидном кресле на колесиках. Вот и сейчас он сидит не на скамье, а в таком кресле. Густые белоснежные волосы пострижены по-казацки, в кружок, округлая седая борода. Одет в длинный старомодный кафтан, шаровары и ярко-красные, сапоги. Носит на голове черную лохматую казачью папаху набекрень, с малиновым шлыком. Перед Романовым — глиняный кувшин с пивом, кружка и миска с закуской. Сбоку от Романова, на лавке, сидит его «дядька» Лука Иванович Шванвиц, крепкий коренастый мужчина сорок пять лет.
Шванвиц одет живописно: широкополая шляпа-сомбреро, под нею — платок с узлом на затылке; широкие штаны, и короткие сапоги с высокими каблуками. За кушаком, обернутым вокруг талии дважды или трижды — два кремневых пистолета, вроде дуэльных, но очень большие. Читает газету.
На авансцене — Бродяга, мужчина лет сорока — сорока пяти. Он одет так, как одевались, по представлению современных кинематографистов, американские трапперы и охотники: бежевые куртка и штаны из вывернутой кожи, с короткой бахромой; мокасины, широкополая шляпа.
Этот персонаж, в течение всей пьесы, занимается только одним — он поёт (иногда еще и танцует). Все песни, включенные автором в пьесу, предназначены для него. Прочие действующие лица не обращают на певца никакого внимания. Кроме, разве что, трактирщицы, время от времени наливающей ему выпивку. Для остальных Бродяга, словно бы, не существует. Хотя его песни слушают и даже иногда хвалят.
В руках Бродяги гитара. Он поёт «Песню о возвращении».