Выбрать главу
Куда как просто указать виновника, Поставить перед строем у стены... Граница сна — граница подоконника, Минуты сочтены и учтены, Трагедия — а может быть, пародия, Отыгранная некогда стократ, Навязчиво звучащая мелодия И утреннего кофе аромат.
Храни Вас Бог от прозы возвращения! Казалось бы, знакомые места, Но роли претерпели превращения, И тексты не читаются с листа, И те же, может быть, кусты шиповника, И музыка похожа, но не та — В театре постаревшего любовника, В театре невеселого шута... 

Закончив петь, Бродяга поворачивается к Катарине, вопросительно смотрит на нее. Катарина несколько раз одобрительно хлопает в ладоши. Бродяга улыбается, подходит к стойке. Катарина протягивает ему кружку пива.

КАТАРИНА.

Приходи вечером. Будут девочки, будут фермеры. Ты им нравишься. Что-нибудь споёшь. Только повеселее, чтоб можно было не только всплакнуть, но и сплясать. А пока — посиди, выпей.

Бродяга кланяется трактирщице, с кружкой отходит к маленькому столику у стойки, садится.

РОМАНОВ (кричит).

Хозяйка, неси бумагу, перо и чернила! Будем указ писать! Анпиратор я али кто?

Катарина не реагирует.

(Удовлетворенно улыбается). То-то! (Шванвицу). Эй, секретарь! Пиши указ, вишь, баба чернилы принесла. Пиши.

ШВАНВИЦ (не отрываясь от газеты).

Слушаюсь, твое анпираторское величье. Уже пишу. Войну кому объявим? Или голову рубить? Или милость даем подданным?

РОМАНОВ (важно).

И то, и другое, и третье. Но сначала — пиши: «Мы, анпиратор российский Петр Третий Феодорович разрешаем нашим верным подданным... » (Задумывается). А может, наоборот, не разрешаем... Или, все-таки, разрешаем? (Шванвицу). Эй, как думаешь? Разрешаем или не разрешаем?

ШВАНВИЦ (не отрываясь от газеты).

Тут две возможности, государь-анпиратор. И следует рассмотреть обе. Или разрешаем. Или не разрешаем. Тут с кондачка не решить, да и с плеча шашкою не срубить, тут обмозговать надо бы, с господами-енаралами, с министрами нашими, вот что.

РОМАНОВ (восхищенно).

Ну, голова! Ей-бо, быть тебе канцлером. Пиши: «Указ. Мы, анпиратор российский Петр Третий Феодорович жалуем секлетаришку нашего Лукащку сына Иванова Шванвица чином канцлера!» Написал?

ШВАНВИЦ (не отрываясь от газеты).

А как же, государь! (Складывает газету вчетверо, кладет на стол). Как есть, всё написал. Премного благодарен. А теперь, анпиратор, пора нам с тобой на заседание государственного совета. Штаны-то, небось, уже раза два промочил, поменять надо. Вон сколько пива выхлестал. (Переворачивает кувшин, кувшин пуст). Поехали, государь-анпиратор, время уже. (Катарине). Сколько с него?

КАТАРИНА (машет рукой).

Вы же знаете, для императора у нас бессрочный кредит. Ступайте себе, сеньор русский. Да хранят его величество святая Мария и святой Хосе, а также святая Исабель и святой Яго (размашисто крестит Романова, Романов милостиво кивает).

ШВАНВИЦ.

Люблю испанцев. Особенно — испанок. Особенно — таких. До вечера, сударыня! Храни вас Бог!

Шванвиц вывозит кресло с Романовым из трактира.

Катарина выходит из-за стойки, забирает оставленную Шванвицем газету, просматривает ее — явно наискосок. Не найдя нужного, пожимает плечами, возвращается за стойку, наливает себе кружку пива. Пьет, обмахиваясь сложенной газетой, словно веером.

Входит Питер Стюарт Ней, еще привлекательный шестидесятидвухлетний мужчина среднего роста. Пышная шевелюра и густые курчавые бакенбарды подернуты сединой. Волевой подбородок гладко выбрит. Темно-синий сюртук. Серые брюки заправлены в высокие сапоги. На голове — мягкая серая шляпа с широкими полями и шелковой лентой. Вся одежда — штатская, но производит впечатление военного обмундирования, просто — со срезанными эполетами.

КАТАРИНА (поспешно протягивает ему газету).