МИМИ (грустно, нараспев).
Я всё время вспоминаю их имена. По ночам я произношу их имена. Во сне я произношу их имена. Наяву я произношу их имена. Тогда мой муж, мой господин любит меня крепче, дольше и сильнее. Ему нравятся имена моих бывших возлюбленных. Я имею в виду — их подлинные имена. (Касается рукою светлого скальпа). Этого звали Ачёято. Бедняга, он только и успел представиться в тот миг, когда томагавк мужа раскроил его череп. (С мечтательной улыбкой). Но я запомнила имя, тайное имя, которое каждый человек произносит один только раз, в момент смерти. (Хмурится, касается черного скальпа). А. вот — Задолбали. Он был настоящим красавцем, могучим и смелым. И очень решительным. Знал, что уже никогда не выйдет из моего вигвама, поэтому, когда еще только вошел, сразу назвался. (Касается рыжего скальпа, растрогано). Мой любимец. Он не был краснокожим, он был белым, приплыл к нам с какого-то далекого-далекого зеленого острова. Смешной. (Смеется). Он почему-то был уверен, что его имя обладает магической силой. И потому, когда Муму Белый Кобель, взмахнул своим неумолимым томагавком, трижды произнес своё имя, трижды — как заклинание (восклицает громко): «Нунифигасе! Нунифигасе! Нунифигасе!». (Гордо). Но томагавк Муму Белого Кобеля сильнее волшебных имён, которые носят бледнолицые. Он, все-таки, зарубил рыжего островитянина, когда тот попытался назвать себя в четвертый раз, так что островитянин успел сказать лишь «Нунифига...»
КАТАРИНА (ошарашенно).
Ну, ни фига себе! И это всё твои любовники?
МИМИ.
Да.
КАТАРИНА.
Все трое?
МИМИ.
Пока — да.
КАТАРИНА (успокаивающе).
Ну, трое — это еще ничего, не так много, в конце концов.
МИМИ (наклоняется к Катарине, вполголоса).
Про остальных он, к счастью, пока не догадывается. (Подмигивает). А. среди них, скажу я тебе, есть очень даже привлекательные юноши. Очень.
Катарина шутливо грозит Мими пальцем.
КАТАРИНА.
А как же священник? Мафусаил? Где его скальп?
МИМИ (удивленно).
Но ты же сама говоришь — он священник. Носить скальп священника на поясе — это грех, ни я, ни Муму этого позволить себе не можем. Как бы мы после этого зашли в церковь?
КАТАРИНА.
И то правда. Но ведь муж твой убил священника, разве нет?
МИМИ.
Убил, а как же! Но это была случайность. Отец Мафу Саил повернулся к Муму спиной, и Муму просто не удержался. У него рука с томагавком сама поднялась. И опустилась, причем прямо на затылок несчастному отцу Мафу. А что такое «Мафу»? И что такое «Саил»?
КАТАРИНА.
Не знаю. (Смеется). Наверное, тайные имена несчастного священника.
МИМИ.
Я тоже так подумала. Ну, вот. Муму вовсе не хотел его убивать. Так получилось. Муму увлекающийся. Очень. Но очень отходчивый. Просто рука у него тяжелая и самостоятельная. Он еще и подумать ничего не успеет, а рука уже рубит наотмашь. Хорошо, если чужого. А если родственника?
КАТАРИНА (сочувственно).
Представляю себе!
МИМИ.
Вот то-то. Поэтому все родственники — и мои, и его — уже знают, и заранее стараются стоять по левую сторону от него. Но это не всегда помогает. (С гордостью). Можно даже сказать, никогда и никому не помогает: Муму одинаково хорошо владеет и правой, и левой рукой. И они обе у него самостоятельные.
Входит Томский. Останавливается, осматривается, выбирая свободное место.
КАТАРИНА (приветливо).
Ах, господин Томский! Доброе утро, сударь! Прошу вас, проходите.
ТОМСКИЙ.
Доброе утро, сеньора. А что, господа Ней и Робо еще не приходили?
КАТАРИНА.
Представьте, нет. Что вам подать? Опять воды?
ТОМСКИЙ.
Да, если можно.
Катарина отходит к стойке. Шванвиц подходит к Томскому.
ШВАНВИЦ.
Здравствуйте, сударь. Вчера мы не были представлены друг другу. Хочу сегодня восполнить сей недостаток. Позвольте представиться: Шванвиц Лука Михайлович, дядька и опекун вот этого господина (указывает на Романова). Подданный Белого царя, сиречь русского императора. Как и вы, насколько я понимаю.
ТОМСКИЙ (с поклоном).
Федор Кузьмич Томский. Смиренный странник. Вы правы, русский подданный.
ШВАНВИЦ.
Прошу, сударь, садитесь к нашему столу! (Делает приглашающий жест).
РОМАНОВ (не просыпаясь).