КАТАРИНА (не понимая).
Здесь — в Россе? Или здесь, в «Итаке»?
КОБЫЛА.
Здесь — в Новом Свете. А вернее будет сказать — здесь, в жизни. Вообще — в жизни. Мертвым не место среди живых. Они ведь померли — вот и лежали бы тихо по могилам. Нехорошо быть беспокойными такими, никак не успокаиваться. Померли уже — и ладно. Одного расстреляли, другого отравили, третий по болезни, чин чинарём. Четвертому и вовсе в прошлом столетии головушку буйную отчекрыжили. Всё по-человечески, культурно. Сделали они своё дело, покуролесили по миру, кровушки понапускали — и хватит. Кончилось ваше время, господа хорошие. Пора и честь знать. Вишь ты! Нет, не лежится. Вот и пришлось им помочь. Не нужны нам, в нашем Новом Свете, все эти господа из Старого Света. (Смотрит на Катарину с состраданием). Эх, да где тебе, бабе простой, понять. Ладно, пойду я. Этих старых дезертиров ты прибери. Зарой где-нибудь, на заднем дворе. Искать их никто не будет. (Направляется к выходу). Они ведь померли давным-давно.
КАТАРИНА (недоуменно).
А как же вы их узнали, господин урядник?
КОБЫЛА (усмехается).
А по деньгам, как же еще! Деньги — лучший советчик. (Вынимает из кармана пару монет, показывает Катарине). Вот тут, видишь? Двадцать франков, Золотая монета. А на ней портрет вот этого (указывает на Робо). А вот и серебряная монета, а на ней портрет — вот этого (указывает на Томского). Вот и всё. Ну, а эти (указывает на Нея и Романова) просто под руку попались, бывает. Всё, Катарина, прощевай пока. Завтра зайду пивка выпить. (Уходит).
КАТАРИНА (ему вслед).
Заходите, заходите... Заходите... (Задумчиво). А почему он их назвал дезертирами? Откуда и куда они дезертировали? (Подходит к телам). Дезертиры, надо же... Дезертиры из старых армий, дезертиры из старой игры, дезертиры из старой жизни. Бедняги.
Бродяга поёт песню «Игры дезертиров».
Пока звучит песня, Муму со скальпами и Мими с кувшином пива уходят из трактира «Итака». Окончив петь, Бродяга также уходит.
Катарина, оставшись одна, подходит к телам, вздыхает.
КАТАРИНА.
Закопать, значит. Посмотрим, посмотрим. Может, и закопаем.
А, может, и нет. (Уходит).
Тотчас после ее ухода на сцене появляется Шванвиц. Он двигается осторожно, с опаской, толкает перед собой пустое инвалидное кресло Романова. Увидев лежащие тела, облегченно вздыхает и даже вытирает лоб. Улыбается.
ШВАНВИЦ (удовлетворенно).
Ну, наконец-то. А я всё думал, как бы от него, дурака старого, избавиться? А тут — здрасьте-пожалуйста, само всё сделалось. (Оглядывается по сторонам). Ну, не совсем само, конечно, пришлось слегка подработать и помочь вождю. Одно слово, Белый Кобель! Муму! (Смеется). Ах, Муму ты, Муму, дурачок краснорожий. Считать-то не умеешь. Сказано тебе было: трех отправить в страну вечной охоты. А их оказалось четверо! Вот славно! А почему — четверо? А потому что! Я! Подслушал! Ваш! Разговор!
Вновь оглянувшись по сторонам, выкатывает вперед инвалидное кресло. Любовно гладит кресло, протирает сиденье носовым платком, садится.
Ага! (Радостно). А вот он я! Прошу как говорится, любить и жаловать! (Торжественно). Медам и месье! Дамы и господа! Леди и джентльмены! Отныне и навсегда — мы, анпиратор, то есть, император и самодержец Всероссийский Пётр Третий Феодорович, готовы взять власть в свои руки! Ура, господа! (Разворачивается в кресле и едет за кулисы). Вперед! На Москву! На Москву! Или еще на что-нибудь! Куда-нибудь! Или никуда, всё это неважно! Ура! Ура! (Уезжает за кулисы, возгласы его затихают).