Отчего же так тяжело об этом вспоминать, Исаак? О чем думаешь ты. по ночам, кого видишь в тяжелых снах?
ОГНИ САРАГОСЫ
Огней Сарагосы причудлив узор,
И строки скользят белизною бумаги,
И тает неспешный пустой разговор,
И кем-то по стенам развешаны флаги.
Свеча догорает, и ноет ребро —
В нелепой тоске по Булонскому лесу.
А я полирую платком серебро,
Чтоб тем завершить надоевшую пьесу.
Оставлен Париж. Оставлен Стамбул.
Азарт дуэлянта, расчет шахматиста.
Мой ангел-хранитель, должно быть, уснул
Лет двести назад — или, может быть, триста.
Приходит рассвет... Кто-то ждет под горой...
Друг четырех королей
И ангелу вслед мои гости уснули...
То не Афродита из пены морской —
Рождается абрис серебряной пули.
Куда же бежать от придуманных строк?
На север? На юг? Иль к восточному зною?
Ведь порох засыпан, и щелкнет курок,
Так славно игру завершая игрою.
По жизни пройду и молясь, и греша.
В медвежьем углу ветер песню посвищет.
И коль не дрожат ни рука, ни душа,
То пуля висок непременно отыщет.
...И вот, наконец, его дурные предчувствия словно бы получили подтверждение. Появился однажды в Амстердаме странный незнакомец. Он пришел в трактир «Четыре друга», в котором каждый вечер Мануэль Пименталь, с картами в руках, испытывал удачу. Незнакомец с тусклым взглядом молча сел за его стол, и Мануэль проиграл ему всё, чем владел: шхуну, дом, шпагу, даже старый пистолет, с которым никогда не расставался.
«Я приду за выигрышем ночью», — глухим голосом сказал незнакомец перед тем, как оставить трактир.
На предложение Мануэля отыграться, он повторил: «Ночью, — и добавил: — Если тебе есть, что ставить».
ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
Часы отбили полночь в уголке.
Двенадцатым ударом — тень угрозы.
Молчание стекает по руке
И обретает очертанья розы...
И неподвижно темное вино.
И, ароматом розовым умыты,
Стучатся привидения в окно,
Струится змейкой локон Маргариты.
Мне холодно за праздничным столом.
Воздав сполна возвышенному слову,
Пропев молитву, прочитав псалом,
Я, наконец-то, двинусь к эпилогу.
Но переход от света к темноте
С годами ощущается острее,
И приближаясь к роковой черте,
Самим себе мы кажемся мудрее.
Мой спутник ожидает за окном.
Заложены в повозку вороные.
И гаснет свет... И тают мир и дом,
И вижу я обители иные.
Обострены и зрение, и слух.
И маски пожелтевшей не снимая,
Я здесь — пока не прокричит петух
И не померкнет змейка золотая...
Вот он — большой дом Исаака бен-Жакара Пименталя. Уже проигранный, но еще не отданный.
Вот закладная на шхуну —уже проигранную, но еще не отданную.
Вот золото — уже проигранное, но еще не отданное.
Вот шпага с серебряным эфесом — память о покойном короле Генрихе.
Вот пистолет — с золотой насечкой.
А вот и сам Исаак, он же Мануэль, должник, ждущий кредитора. Ночного гостя.
Странного незнакомца — смутно знакомого, смутно напоминающего кого-то...
БАЛЛАДА О НОЧНОМ ГОСТЕ
Мрачен и молчалив нынче дон Исаак.
Пальцами по столу — будто бы в барабан.
Рядом с колодой карт стертый лежит пятак,
А в Лиссабоне вновь время открытых ран.
Бьют вдалеке часы, доски уже скрипят.
Дон Исаак молчит, только глядит на дверь.
А на пороге — гость, он с головы до пят
В черный укутан плащ, скалится, будто зверь.
... Над столбами, над помостом, словно парус, черный купол.
Барабаны умолкают — лишь молитвы да рыданья.
Следом за еретиками на шестах проносят кукол
Из холста, соломы, красок — всем злодеям в назиданье...