Писал о тайнах Космоса и о заре свободы,
Писал, что все изменится и что тиран падет.
Что к ценностям возвышенным потянутся народы,
Которые, пока еще, — как неразумный скот.
Она листовки клеила на стены и ограды,
И в театральной сумочке носила револьвер.
А после — революция, а после — баррикады:
«Да здравствует Грядущее и эрэсэфэсэр!»
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
И вот — война закончилась, но где же та свобода?
Всё сломано, растоптано, утоплено в крови.
А он кричал на митингах, он лез, не зная брода,
Она за ним, куда ж еще — зови иль не зови?..
Они ведь были молоды, талантливы, речисты,
В сражениях — отчаянны, в дискуссиях — ловки.
И к ним пришли-нагрянули товарищи чекисты,
Без лишних слов отправили его на Соловки.
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли ?
Ах, воздушная река, были-небыли...
... Когда ЧК арестовала Александра Ярославского, Евгения Маркой ушла к последним, как она считала, настоящим революционерам Советской России — к уголовникам.
ВОКЗАЛЬНЫЙ РОМАНС
Когда на Север увезли его,
Ее сомненья больше не терзали:
«Коль рядом нет поэта моего,
Так лучше быть воровкой на вокзале!»
И жизнь давно — сухарь, а не калач.
И песенка веселая допета.
Но вот рванется скорый поезд вскачь,
Она увидит своего поэта...
... Несется поезд вскачь.
Судьба — что детский мяч.
Она ворует чьи-то кошельки.
Она теперь одна
И не ее вина,
Что увезли его на Соловки.
Несется поезд вскачь,
За ним несется плач,
Беззвучный плач похож на черный дым.
Безумной жизни новь,
А у нее — любовь,
И ей его не заменить другим.
Несется поезд вскачь,
А ты глаза не прячь,
А на перроне — мусор и плевки,
Подрежь лопатничек,
Наденешь ватничек —
И улетишь к нему, на Соловки.
Несется поезд вскачь,
А в нем сидит палач,
А рядом с ним сидит палач другой. ...
А за окошком тьма,
Она сведет с ума
Того, кто не в ладу с самим собой...
Она — в ладу с собою и судьбой,
Ее никто остановить не сможет.
И даже тот не выигранный бой,
Любых побед ей кажется дороже.
Горька свобода, осторожен ум.
Но без свободы человек — обмылок...
Побег сорвался. На Секирке кум
Заряд свинца всадил ему в затылок.
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли ?
Ах, воздушная река, были-небыли...
...За попытку побега, Александра Ярославского приговорили к расстрелу, а ее, организовавшую этот побег, ради этого бежавшую из ссылки на Соловки — к пяти годам штрафного изолятора. Но, когда в ее барак пришел комендант лагеря Дмитрий Успенский и начал, куражась, рассказывать ей, что лично он, своей рукой, из вот этого нагана всадил пулю в дурацкую башку Сашки Ярославского, она не выдержала и бросилась на палача с камнем в руке. За это она тоже была приговорена к расстрелу.
ПРОЩАЛЬНЫЙ РОМАНС
И звучит приговор — точка. «Высшая мера».
Замолкают Секирка и штрафная тюрьма.
И уже не раздвинется занавес серый,
На актеров и зрителей опускается тьма.
И лицо — не лицо, полинявшая маска,
Скоро ночи последней наплывет забытьё.
Гаснут звуки, вот-вот — и наступит развязка.
Воспаленные губы не остудит питьё.
И останется лишь пустота небосвода
Лишь поблекшие тени невозвратной поры,
Да подарок ее — эти метры свободы:
От штрафного барака — до Секирной горы.
И багровая мгла — словно лопнула вена.
За спиной конвоиры, так вошедшие в раж...
... Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...