Слава богу, здесь был какой-то источник света - где-то вдали, впрочем, о расстояниях можно было только догадываться, светилось квадратное окошечко. Шаги приблизились, и кто-то, тяжело дыша, замер по ту сторону двери. Я протянул вперед руки и пошел на свет. Неизвестный подергал дверь и затих. Я прибавил шагу и, споткнувшись, упал во что-то мягкое и даже рыхлое. Труп - догадался я. Ага. Так вот где они хоронят своих братьев-актеров. Я уже приготовился отряхивать от праха руки. Но странная рыхлая масса не прилипала, и я приподнял ее, что бы рассмтреть. В искусственном свете я с ужасом понял, что держу своего медвежонка с красным ухом.
Вот оно как получается! Значит, все правда - я одинокий зритель, и моя болезнь - не воспаленная фантазия хрупкого невежественного детства, а гениальное озарение, страшное, быть может, научное открытие. Да, это система знаков, умело расставляемых на моем жизненном пути, как все продумано, до каких мелких подробностей. И какой верный финал - раскрыть все в театре. В том месте, где человеку положенно убеждаться в том, что он не одинок, что и другие люди бывают с чувствами, т.е. как бы тоже живыми, здесь все раскрыть! Я прижал к себе медвежонка и поднялся на ноги.
- Мы с тобой одни, - прошептал я ему и надавил, ожидая механического ответа.
- Дха, - донеслось из ватной груди .
- Пойдем на свет, дружок, - позвал я его за собой.
Окно оказалось стеклянной дверью, ведущей на террасу, нависшую над сценой. Мы встали у самой кромки, впрочем, так, чтобы оставаться незаметными. Какое удобное место! Наверное, отсюда специальными людьми низвергаются небесные хляби. Я вспомнил ватный снегопад в Большом в "Пиковой даме". Бедный, бедный Германн, тебя тоже обманули. Тем временем внизу, словно на ладони, разворачивалось второе действие.
Сергуня приблизился к родительскому ложу. Бледногубый и Клара спали, запрокинув назад головы. Впрочем, Клара как-то слишком жмурилась и двигала ресницами. Мальчик наклонился, несколько мгновений всматриваяся в родные лица, а после поднял руку с блистающим лезвием. Зал в ожидании притих.
- Смотри, мой друг, ведь он зарежет, - прошептал я медвежонку.
- Дха, -снова выдохнула игрушка.
Э, да откуда ты можешь знать? Ведь тебя же не было со мной в той комнате! Не заодно ли ты с ними? Я тряхнул медведя, и тот жалобно заскулил. И здесь меня словно самого тряхнуло. Что же это я делаю, спятил я, что ли? Разговариваю с неживой игрушкой, черт, да ведь мой-то медведь был раза в два поменьше. Это мне, маленькому, он был по плечо, а теперь я вырос. Да, все подстроено, но как топорно, как будто они не рассчитывали на мою природную проницательность. Грубо, грубо, как в плохом эксперименте. В следственном эксперименте! Черт, так вот оно что! И моя актриса, в кожанной куртке, не случайно была. Ага, они выследили меня, но не хватало улик, и тогда решили воспроизвести мелкие подробности того времени и вывести меня на чистую воду! Да, да, черт - они знали мою любовь к театру и воспользовались ею. Точно, преобразили старое, заброшенное здание, явно приписанное к сносу - не зря же рядом стройка, устроили эту комедию с буфетом, состряпали наскоро пьеску, даже не пьсу, а одну единственную сцену, пригласили понятых в качестве зрителей, черт знает каких пенсионеров, и теперь ждут, когда я во всем сознаюсь. То есть, не выдержу в самый крайний момент и как-то выдам себя. Ну уж нет, дудки, господа присяжные заседатели. Не судите и не судимы будете! Нет меня в зале, нет, сбежал, а что сейчас подсматриваю так это надо еще доказать.Ну, давай, давай, Сергуня, тычь своим картонным ножичком. Я раскусил твою роль!
- Притворщики, - прошептал Сергуня и быстро ударил ножом два раза.
Я отчетливо увидел, как брызнули на белые подушки струи теплой, дымящейся крови. Черт возьми, у меня перехватило дыхание, вот это спецэффекты! Клара судорожно дернулась несколько раз и замерла, глядя в меня неподвидными глазами в нежных, смуглых разводах.
- Нет! - закричал я на весь зал, но никто меня не услышал. Все утонуло в шквале вострженных оваций. Я отвернулся, и, чтобы не слышать этого сумасшествия, побежал вон.
Когда я сбросил гвоздик, дверь открылась, и на меня вывалился какой-то человек.
- Ах, простите, - вежливо извинился гражданин. -Вот, возьмите, - он протянул старый, со стертой позолотой, бинокль. - Хотел в антракте догнать вас и отдать, да вот не успел, пришлось конец пропустить.
- Спасибо, - я автоматически поблагодарил его, опасливо беря бинокль.
Когда я уже сбегал вниз, тот перегнулся через перила и крикнул:
- Чем все кончилось?
- Финалом!
У меня не было ни малейшего желания вступать с ним в контакт, и я помчался дальше вниз и лишь перед самой дверью до меня донеслось его задумчивое:
- Ага.
Теперь бежать просто и прямо. Раз так все мерзко устроено - черт с ними, с документами. Разве паспортом здесь спасешься? Будто перед прыжком в воду я набрал побольше воздуху и шагнул в фойе.
* * *
В фойе царила шумная театральная суета. Кто пристаривался в очередь, кто присел отдохнуть на диванчик, а кто спешил перекурить в туалете. С разных сторон доносились восторженные возгласы, меткие замечания об игре актеров, общие одобрительные кивания головой. Впрочем, там, поближе к вожделенным одеждам, где шустро орудовала тетя Варя, зрительский энтузиазм уже спал, и там все больше позевывали, а кое-где уже и поругивались. Длинная людская очередь, словно ископаемое чудовище, медленно окуналась головой в суетливое море обыденной жизни.
Я выставил, как на показ, бинокль и побежал вперед обгоняя неповоротливого монстра. Что же, раз ничего не произошло, то надо жить дальше, а без документов все-таки это неудобно.
- У меня бинокль, - я нагловато посмотрел в глаза чудовищу.
- Пожалуйста, пожалуйста, - интеллигентно ответила голова.
Старуха с готовностью приняла волшебный талисман и, отдавая мой плащ, прибавила:
- Ну вот, а ты не хотел брать бинокль, тапереча раньше всех до метро дочапаешь, а там и домой - на боковую, счастливчик.
Я демонстративно проверил содержимое карманов - все оказалось наместе, и паспорт, и записная книжица. Черт, подумал я , а ведь за билет-то я не платил.
- За билет как расплатиться? - спросил я, конфузясь, у старушки.
- Какой тебе еще расплаты надобно? Иди, отдыхай пока.
На улице по-прежнему стояла мерзкая октябрьская слякоть. Я поднял глаза к небу: желтое пятно - далекий отсвет городской жизни на облаках поблекло. Город отходил ко сну. Мне стало холодно и одиноко. Я поежился, согревая бока локтями. Боже мой, пронеслось в моем изболевшемся мозгу, ну вот, опять жизнь, опять бесконечное, беспросветное одиночество.
- Один, навек один, - прошептал я в темноту.
- Дха! - донеслось из-под руки.