Была ещё одна версия, которую я презирала, ибо она не находила отклик в моей душе. Наша воспитательница Марья Иванна внушала её нам до тошноты, пытаясь забрать чуточку боли у каждого из маленьких диких оборванцев. Марья Иванна говорила, что иногда бывает так, что обстоятельства становятся сильнее людей. И, соответственно, в тот момент наши родители или один из них, никоим образом не могли взять о нас заботу. Мария Иванна говорила, что в наше сложное время не у всех хватало сил поднять ребёнка. И многие, при этом её голубые добрые водянистые глаза становились такими добрыми и обнадёживающими, мечтают и копят денег, чтобы вернуть себе своих чад и прижать их к груди, которая уже никогда не сможет дать для нас молока, но ещё сможет подарить тепло и заботу.
Наверно, я родилась бунтовщицей, но именно эти разговоры я ненавидела больше всего из-за жалости, сочившейся из голубых глаз, из-за ласки шершавой руки Марьи Иванны, оглаживающей чужого ребёнка. Из‒за вранья.
Не знаю точно в какой вечер, я почувствовала себя сильной. Сильнее всех слушающих Марью Иванну и распустивших слюни из потрескавшихся от недостатка витаминов губ. Я выпрямилась и приняла очень важное решение: если от меня отказались, я буду любить себя сама. Так сильно, как не смогли полюбить родители. И я не буду делать ничего, чтобы понравиться тем, кто приходит в детские дома, чтобы выбрать ребёнка.
И второе не менее важное решение, которое я озвучила вслух, вызвав гнев Марьи Иванны и, снискав себе поддержку среди таких же трудных детей.
‒ Я тоже хочу найти своих родителей, – сказала я. ‒ Но вовсе не для того, чтобы показать им, какая я стала и чего они лишились, отказавшись от меня. Я найду их только для того, чтобы отомстить.
Рука Марьи Иванны, оглаживающая очередного подкидыша, замерла в воздухе.
‒ Ты должна выкинуть подобные мысли из головы, Люсинда, ‒ твёрдо сказала Марья Иванна. – Твоих родителей могли принудить к этому.
‒ И они вот уже двенадцать лет мечтают воссоединиться со мной?! ‒ процитировала я её слова. – Мне не нужно сказок! Ведь нас же наказывают, когда мы не правы? Почему же мы не можем наказать их? Разве наши родители правы, что мы здесь?
Я быстро обвела всех взглядом, ища поддержки. Все без исключения смотрели на меня. Кто с удивлением, кто со страхом.
‒ Молодец, подкидыш! – поддержала меня высокая Танька, с которой многие старались не общаться из-за того, что она считалась дочерью репрессированных родителей. – Я тоже, когда вырасту найду своих, и спрошу, зачем их в политику понесло.
‒ Ах, детки-детки! Давайте я лучше вам почитаю. Вырастете, сами разберётесь. А родителей осуждать нельзя, как бы там не случилось. Времена сейчас сложные, ‒ Марья Иванна посмотрела на Таньку, к которой она, в отличие от других учителей, занижавших ей оценки, относилась ровно и спокойно.
С этого дня всё переменилось. Из меня брызнула и окропила других сила, с которой начали считаться. Я стала обладать авторитетом, со мной стали советоваться, звать во все игры. Вдруг расправились мои узкие плечики, и я перестала прятать начавшую расти грудь. А, найдя картинку в журнале, попросила девочку, умеющую стричь, сделать мне модную причёску. И волосы мои, кудрявые от природы, легли правильной волной, иногда закрывавшей мне правый глаз, отчего взгляд левого становился хищным, чем я успешно пользовалась. Я даже стала лучше учиться, потому что многие девчонки, стараясь заслужить моё расположение, стали давать мне списывать. Я могла бы долго вспоминать детский дом, застиранную одежду, ободранные парты за которыми мы учились. Всё, к чему прикасались наши пальцы и наши тела, уже вышло из употребления, когда досталось нам. Да и нас самих лишь чудом не донесли до помойки, а оставили жить.
А потом произошло то, что всегда происходит, когда этого не ждёшь. Меня взяли в семью. Взяли, не спрашивая моего согласия, словно я была вещью, принадлежавшей детскому дому. Марья Иванна, как заведённая, твердила, что мне повезло. Родители мои образованные и обеспеченные, и теперь моё будущее определено. И мне надо изо всех сил стараться, чтобы заслужить их любовь.
Но я же не собака. И я не просила меня брать. А если уж меня по каким-то причинам взяли, пусть любят такой, какая я есть.
‒ Ты неблагодарная! Сколько девочек мечтали быть на твоём месте. А ты?! – урезонивала меня Марья Иванна.
Я отвернулась. Никакой радости я не испытывала. Смутные подозрения шевелились в моей душе и больше всего на свете, я хотела знать, почему холёная блондинка с цветочным именем Лилия выбрала именно меня.