Жизнь, хоть и обласкав меня новой семьёй с новыми привилегиями, всё же постаралась, чтобы я не забыла, кто я и кто они.
‒ Люсинда, ты можешь идти к себе, ‒ послышался голос Лилии, вероятно, почувствовавшей мои мысли и вновь поставившей меня на место фразой, которую говорят слугам.
Она никогда не захочет, чтобы я дружила с её сыновьями, ‒ подумала я.
В своей комнате, показавшейся мне ещё более тесной и тёмной, чем в первый раз, я повалилась на постель и зарыдала. Я плакала о своём детстве, о том, что меня бросили родители, о том, что у меня не было светлой комнаты и даже о том, что ко мне никогда не приходил репетитор по французскому языку.
А потом в солнечной столовой был обед, но меня позвали к столу слишком поздно, видимо, забыли, что я, вовсе не по своей, а по их воле, стала частью их семьи. Они все: Лилия в уже другом, фисташковом платье с кружевным воротничком, её муж при костюме и галстуке, мальчишки, хоть и в той же одежде, но какие-то более приглаженные, сидели за столом, вооружённые ложками, когда я появилась в столовой. За моей спиной стояла девушка в белом фартучке, которая и привела меня.
‒ Люсинда, я забыла про тебя, ‒ ничуть не смущаясь, объявила Лилия. – На будущее учти: мы обедаем ровно в два. Ты помыла руки?
Я никогда не забуду этого унизительного вопроса. Феликс хихикнул, Вольдемар сосредоточенно ел. Я ещё раньше сбегала в ванную и умылась, пытаясь охладить разгорячённое от слёз лицо, поэтому спокойно подошла к Лилии и протянула ладошки для осмотра. Лилия сморщилась, словно мои руки, красивые от природы и с аккуратно подпиленными ногтями, были испачканы.
‒ Показывать вовсе необязательно. Садись вон там.
Я пожала плечами и обошла стол. Как бы я хотела сказать, что не голодна и уйти, но запах горячего мясного супа так щекотал ноздри, что я уселась на место и принялась за еду, стараясь не глотать слишком быстро. Я потянулась за вторым ломтём ароматного хлеба, когда поймала презрительный взгляд Лилии.
‒ Люсинда, ещё будет второе. Не наедайся. Наверно, очень плохо кормили в детдоме?
‒ Жаль, что я не могла пригласить вас к обеду, самим не хватало, ‒ я демонстративно потянулась за третьим куском и, откусив, отвернулась к окну. Если она собирается и дальше унижать меня, этот номер не пройдёт. Лилия кивнула и тут же перевела разговор.
‒ Как тебе удобнее называть меня? – спросила она.
‒ По имени.
Тут уже оба мальчика смотрели на меня. Даже Вольдемар. Судя по всему, они слегка побаивались матери. Но я собиралась это исправить.
Лилия онемела, её рот округлился, а брови поднялись вверх.
‒ Вы спросили, как удобнее, ‒ я положила в рот ещё хлеба и принялась жевать.
‒ Об этом не может быть и речи. Как и о том, чтобы тебе называть меня мамой. Это ещё надо заслужить.
Вот тут я вскипела и, быстро проглотив хлеб, проговорила:
‒ Извините, если вы взяли меня, думая, что приобрели животное, то вы ошиблись, и вам лучше вернуть меня обратно. Я не собираюсь ничего выслуживать, и я никогда не стану называть вас матерью.
‒ Вон из-за стола, дерзкая девчонка! Мы действительно можем отдать тебя обратно.
Я встала. Все трое мужчин смотрели на меня и у каждого из них в глазах светилось одобрение. Своим внутренним звериным чутьём, столь часто выручавшим меня в детском доме, я поняла, что Лилия достала здесь всех. Каждого по-своему. Но по какой-то причине никто не осмеливался бунтовать. Но мужской троице нравилось её публичное унижение.
‒ Лилия! – прикоснулся к её руке супруг. – Не стоит вести эти разговоры за столом. Садись, Люсинда. Наденька, - обратился он к девушке, которая привела меня, неси же горячее скорее. И, пожалуйста, давайте спокойно пообедаем.
Надя метнулась в кухню, а я спокойно села за стол и, встретившись взглядом, с Феликсом, подмигнула ему, взяв ещё хлеба. Скатала из него шарик и принялась гонять по тарелке. Я чувствовала, как злилась, ненавидя меня Лидия, но я торжествовала мою первую победу, зная, что у меня будет много союзников.
Улучив минутку, когда никто не видел, я пульнула шарик в тарелку Феликса, и он, возмущённый, пнул меня под столом. Я ответила ему тем же и принялась катать новый шарик. Тогда он, в свою очередь, улучив момент перекинул его мне, но промахнулся и попал в тарелку к Лилии.
‒ Прекратите сейчас же! – завопила она высоким голосом. – Феликс, ты наказан! Сегодня не идёшь гулять!
На его лице мгновенно появилось огорчение, и мне стало жаль его. Я почувствовала себя виноватой и затихла. Моё вызывающее поведение за столом было следствием того, что я чувствовала себя такой униженной, а Лилия, вместо того чтобы мягко помочь мне войти в семью, как полагалось приёмной матери, постоянно напоминала о том, что я облагодетельствованный подкидыш.