Её горячие ручки уже забрались под рубашку, гладя по спине. Он впился губами в её губы. Отстранился.
‒ У меня не прибрано, ‒ он кивнул в сторону смятой постели.
‒ Это не важно. Ты такой колючий, - она провела пальчиком по щеке.
Григорию стало стыдно за свою нищенскую комнату с протёкшим потолком, за стол с остатками еды. Там стояла пустая бутылка вина, которую он выпил, когда после ухода Люси на него навалилось понимание, что он совершил. Сегодня утром Григорий никак не мог сосредоточиться на книге. Мысли разливались, не складываясь в слова, а перед глазами тело этой жаждущей любви девочки. Молодое красивое манящее. А ведь он взял за правило писать, как минимум пять страниц. А сегодня нацарапал одну страницу и то ему всё не нравилось. И только вроде пошло и снова она. Ещё красивее, чем вчера.
‒ Люси, тебе нельзя со мной.
‒ Как нельзя, если я люблю?
Она со мной, как с игрушкой. Хочу и всё. Поток мыслей растворился в Люсиных руках. Казалось, она не видела убогости его комнаты, так хорошо заметной солнечным утром. Не замечала облезлых стен и пятен на скатерти. Она тянулась к нему, как к свету. Откуда в ней столько любви?
И вот уже забыта книга, и его пальцы опять справляются с её маленькими пуговками её дорогого, так приятно пахнущего голубого платья, которое так шло к её светлым волосам. Неторопливость его движений подчёркивали его бережность и нежность. Но она сама двигалась ему навстречу, задавая более быстрый темп, и они снова, как в тот первый раз, одновременно улетели к небесам, взорвавшись тихим сдавленным стоном. А потом он долго держал её в своих объятиях, баюкая как ребёнка и гладя по волосам, стараясь не нарушить причёску.
Неожиданно Люси повернулась к нему.
‒ Мне нужно пообещать тебе одну вещь, очень важную для меня. Если дам слово, точно его сдержу. Я должна научиться быть смелой.
‒ И что же это?
‒ Сегодня у нас бал, ‒ Григорий кивнул, подумав, сколько богатых молодых людей будут держать её в объятиях, танцуя то мазурку, то вальс. −Троица это бабушка, моя тётя и маман, выбрали мне платье. Это очень скучное платье, бледно-розовое, совершенно не по моде. А сейчас модно декольте, струящиеся вниз оборки, подчёркивающие фигуру. И вот я, в тайне от них, заказала такое платье у известной портнихи в Москве. Платье из серо-зелёного муара с декольте и баской, обвивающей фигуру, словно змея. Знаешь, я в нём выгляжу, как женщина. − Люся снова прижалась к нему носом и прошептала: − Я ведь уже женщина. Только об этом никто не знает. Возьми с меня слово?
Гриша, запутавшийся в незнакомых словах, вроде муара и баски, снова почувствовал нежность, перемешанную с грустью. Он связался с ребёнком, в тело которого вложили совершенно взрослую страсть.
‒ Люси, я правильно понял, ты хочешь надеть платье, которое сама заказала у портнихи?
‒ Да.
‒ Но почему ты не сказала своей троице, что тебе не нравится то платье, которое для тебя выбрали?
Люся погрустнела.
‒ Троица всегда права и я раньше их слушала. Или обманывала. Но я никогда не решалась на открытый бунт. Платье – мой вызов им.
Гриша пожал плечами. И вдруг встрепенулся.
– Ты приходишь сюда, потому что тебе нравится делать то, что тебе не разрешено? Наши отношения тоже вызов?
‒ Конечно, нет! Тебя я люблю всем сердцем и готова поговорить с папа …
‒ Нет! – Григорий сжал её голову руками, заставляя посмотреть в глаза. – Люси, пообещай, что никому не расскажешь обо мне. Это важно для тебя. Твой папа и твоя троица никогда не одобрят то, что ты сделала.
‒ Ты хочешь, чтобы мы встречались тайно?
‒ Я не знаю, что хочу. То есть знаю. Я хочу стать писателем, уметь выписать каждый персонаж, каждую деталь, найти нужные слова. Мои книги должны заставлять читателя становиться лучше. Это самое главное для меня, и я готов сидеть в нищете и писать, пока мне не будут платить за это. Но ты, привыкшая к роскоши, не вписываешься в эту жизнь. Тебе нужны платья, балы, развлечения.
‒ Но ведь ты любишь меня?
‒ Люблю, но я беден и ничего не могу обещать. Только если вдруг…
‒ Что вдруг?
‒ Вдруг мир изменится, и все люди станут равны. Не будет ни богатых домов, ни прислуги.
‒ Ни балов? ‒ В голосе Люси прозвучало такое искреннее сожаление, что Григорий улыбнулся. – Гриша, ну что же плохого, когда кружишься в вальсе?
‒ Люси, я не знаю, что и как будет. Может, балы останутся, но будут для всех. Вот ты не думаешь о том, что, одевая тебя на бал, твоя служанка тоже мечтает потанцевать? Ты ведь не против, чтобы она кружилась в том же зале, под ту же музыку, и у неё тоже было красивое платье?