– Как ты могла ослушаться взрослых?
‒ Ах, папа, мне так надоели эти пышные платья, которые давно вышли из моды. В них я выгляжу, как грелка на чайник. И – глаза Люси озорно сверкнули – если ты не считаешь, что я так уж виновата, замолви за меня словечко перед ними.
‒ Ладно, попытаюсь, ‒ Александр Петрович сделал шаг назад и снова оглядел Люсю. – Ты выглядишь, как чудесный экзотический цветок. Как фамилия портнихи?
‒ Нечаева.
Александр Петрович кивнул, но Люся догадалась, что он спросил не из любопытства, а чтобы потом передать своей балерине. Александра Петровича отвлекла дама в голубом, а Люся увидела рядом с собой Анатолия с двумя бокалами в руках.
‒ За Вашу красоту, ‒ он чокнулся с Люсей.
Она сделала глоток и округлила глаза.
‒ Это не вода и не лимонад.
‒ Это шампанское, – Анатолий улыбнулся, показав ряд белоснежных и ровных зубов. Когда он так улыбался, пронзительно глядя в глаза, ему невозможно было отказать. ‒ Это ваш праздник. Все смотрят на Вас и завидуют! Наслаждайтесь!
‒ Почему бы и нет?! - Люся кокетливо и как‒то незнакомо для себя повела плечиком и сделала глоточек пенящейся жидкости.
Они ещё болтали с Анатолием, настаивавшем, чтобы Люся завтра с ним поужинала, когда она почувствовала первое действие алкоголя. Тело, уставшее после танцев, расслабилось, а мир стал мягче и одновременно ярче. Стрелы зависти, выпускаемые на Люсю со стороны женских глаз из-за того, что она так много времени провела с самым на данный момент блестящим женихом, ослабили свою силу. Ей стало всё равно, кто что подумает и скажет.
‒ Какая прелесть это шампанское, ‒ Люся с сожалением выпила последний глоток и тут же поймала взгляд проходящей тёти Тамары. Люся усмехнулась: теперь к её прегрешению добавится и бокал шампанского. Ну и пусть!
Люсе было так хорошо, что она вдруг поняла, под каким напряжением находилась всё это время.
‒ Люся, что вы скажете на счёт ужина?
Люся вспомнила, что на завтра у дома у Наташиного отца завтра намечается литературный вечер, на котором Горький собирался читать какое-то из своих произведений. К тому же Гришенька говорил, что и ему будет дозволено прочитать выдержку из его нового романа. Ей никак нельзя не присутствовать.
‒ Завтра не могу, ‒ Люся опустила ресницы. – Завтра в доме у Скирмовских Горький будет читать. Я должна быть.
Анатолий нахмурился. Книг он не любил и не читал. А уж Горького с его прогрессивными взглядами тем более.
‒ Да что за радость слушать Горького, Люсенька? Поедемте лучше в Яр к цыганам. А до того прогуляемся в Петровском парке.
‒ Мне нравится литература, ‒ заметила Люся с некоторым вызовом в голосе. – И я хочу послушать, как писатели читают вслух свои произведения… Я, может быть, сама хочу стать писательницей. – Люся вдруг вспомнила, что однажды под воздействием прочитанного романа, ей захотелось создать что- то своё. Она взяла чистый лист бумаги и провела блаженные полдня, сочиняя и зачёркивая, пока не поняла из-за чего мысли не складываются нужными словами. У неё на тот момент не было опыта в любви, чтобы о ней писать. У неё было спокойно на душе, а в таком состоянии ничего не создашь. Но сам факт, когда она сидела у себя в комнате и смотрела на тихую, утопающую в зелени улицу перед листком бумаги был прекрасен. Впрочем, некоторые фразы на бумаге вызвали у неё момент чистейшего счастья, так удачно они были написаны. Она спросила себя: неужели это я написала? Игра в писательницу ей понравилась. С тех пор чтение стало доставлять ей большее удовольствие. Она не только следила за сюжетом, но и ещё изучала как автор передал то или иное событие. Когда они познакомились с Гришей, она задавала ему вопросы, как он пишет, как приходят слова, всегда ли он доволен написанным, откуда берёт сюжеты. Тем и завоевала его внимание.
Позже, когда они стали близки, Григорий сказал, что ещё никогда не встречал такой интересной девушки из её круга. Люсе это тогда польстило. Она снова встала поутру, попросила завтрак в комнату и опять писала. Нет, она бы никогда не рискнула это показать Грише или ещё кому-нибудь. Но ей казалось, что, когда у неё будет достаточно опыта, она сможет написать роман, прочитав который каждая читательница – на мужчин она и не рассчитывала – сможет понять для себя, что нужно жить дальше вопреки всему.
‒ Хорошо, Люся, тогда давайте я заеду послезавтра. В Яре будет петь Олимпиада Фёдорова. Или Пиша, как её называют. Вы слышали её?
Люся вспомнила, как не любила цыган бабуля. Она просто захлёбывалась от ярости, если о них заходила речь или на каком-то приёме пели цыгане. Она считала их музыку дикой и всячески высмеивала её. А вот Люсе нравились цыгане своей независимостью, умением дерзко держаться и, конечно, своими зажигательными песнями.