Той прежней глупой и неуверенной девчонки больше нет! Последний её призрак промелькнул и исчез в туалетной комнате.
Поставив бокал, Люся подошла к зеркалу и внимательно взгляделась в своё отражение. С горящими от возбуждения глазами и лёгким румянцем на щеках, она понравилась самой себе ещё больше, чем перед выходом. Люся подошла к окну. Некоторое время стояла, глядя на потемневшую пустую улицу. И тут под фонарём, ближе к церкви, она заметила человека в тёмном длинном пальто и без шляпы. Глядя на него, Люся поняла, что это Гришенька. Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом Люся подняла руку в знак того, что узнала его, но мужчина повернулся спиной и быстро зашагал по Никитской.
Люся прижала руку к сердцу, чтобы успокоиться. Гришенька любит её. Не имея возможности попасть на бал, он пришёл к её дому. Он любит её так же сильно, как и она его, но из-за гордости не хотел, чтобы она знала, что он приходил и если она спросит, то ни за что не признается. И она не будет спрашивать, не надо было показывать, что она его видела. Надо было стоять у окна и смотреть на него, чувствуя связь между ними так сильно, словно они были рядом.
Звуки вальса, донёсшиеся снизу, напомнили, что ей пора спускаться вниз к гостям. Люся залпом допила шампанское и чуть не задохнулась. Подхватив платье, она побежала вниз по лестнице, чувствуя себя совершенно счастливой. Гришенька любит её, она любит его, и она готова подарить всем гостям своё внимание, свою радость и танцевать до тех пор, пока не упадёт. Ей хотелось, чтобы всем было так же хорошо, как ей.
Она так спешила, что чуть не сбила поднимавшегося на второй этаж Анатолия.
‒ Люся, я хотел поговорить с вами.
‒ Не сейчас, пожалуйста.
Люся слегка коснулась его руки. Ей не хотелось объяснений. Хотелось танцевать с одним, другим, третьим. Музыка звучала у неё внутри. Больше никаких разговоров. Она была уверена, что её пригласят, как только войдёт в залу. Ведь она так красива сегодня, так счастлива, и она так хорошо танцует.
Люся впорхнула в залу, словно сзади неё за спиной вдруг выросли незаметные не для кого два прозрачных крылышка, как у стрекозы и остановилась с улыбкой. Она опять не видела ничего вокруг, но на этот раз от счастья, охватившего её существо.
‒ Вы позволите Вас пригласить?
‒ Конечно, ‒ Люся вложила руку в ладонь молодого человека, которого она и не помнила как зовут. Но это было не важно. Главное было танцевать.
Григорий шагал по Никитской, злясь на себя и размахивая руками. Вечером ему не писалось. Выдавив из себя с десяток предложений, он решил прогуляться. Ноги сами понесли его к дому Люси. Он собирался пройти мимо, чтобы выйти на Садовую, но звуки музыки заставили его остановиться. Он никогда не думал, что ему захочется танцевать. К парадному крыльцу подъехала карета, оттуда выскочил мужчина и, расплатившись, с кучером позвонил в дверь. Дверь открылась, поглотив таинственного посетителя, который приехал в дом Люси. Приехал, чтобы танцевать с ней, говорить глупости, касаться её руки. Его принимали в её доме, в отличие от него, оборванца, снимавшего грязную комнату в нескольких шагах отсюда, которого бы вышвырнули вон, если бы он посмел зайти.
Кто он такой? Ему нечем похвастаться, кроме нескольких исчёрканных тетрадок, которых скорее всего – сейчас он это понимал особенно остро! – возможно никто и не увидит. Если бы он даже захотел похвастаться, что Люся только утром принадлежала ему, никто бы не поверил. Глядя сейчас в окна ярко освещённого дома, он воображал её, непринуждённо порхающую среди танцующих в том самом платье, о котором она ему рассказывала. Гриша вновь задумался о мире богатых и бедных. Где была красота? В его комнате или там, в бальной зале? Ему вдруг пришла в голову мысль, что им никогда не стать равными. Даже если всё разделить, Люся в своём сознании всё равно останется той, которой она была. Это будет заметно по развороту плеч, по голосу, произношению, по форме рук и гордому взгляду. А его как ни одень, смотреть он будет, словно затравленная собака и ждать подвоха.