‒ Люси, ах, Люси, ‒ он чувствовал себя на пике, ещё сдерживаясь, но подходя к восторгу. Его ласка тут же отозвалась в ней, сделав её мягче и податливее. Она всё ещё дрожала, но уже упрямо двигалась к нему навстречу. И эта её покорность и страстность заводила его ещё больше. Ему хотелось ещё больше унизить её, как она сама того не зная, унижала его своим более высоким положением. Своими идиотскими балами, богатыми родителями. Его трясло, когда он подходил к её особняку. Хотелось запустить камнем в окно. Мысли помогли отсрочить развязку. Он схватил её за волосы, намотав их на руку. Люся вскрикнула, подняла голову выше. Произнесла его по имени. Продолжая её держать, Григорий изо всей силы шлёпнул её по левой ягодице, белой и нежной, как у ребёнка. Люси дёрнулась и вдруг неожиданно по её импульсивным содроганием, он понял, что она получила удовольствие. Выходит она опять сделала его. Григорию хотелось развернуть её и надавать пощёчин. Она не имела права на удовольствие. Он собирался наказать её. Ярость ослабила мужскую силу, но он должен был её изнасиловать. А как можно изнасиловать, если она уже получила удовольствие. Григорий крепче прижал её к краю стола, всё ещё не отпуская её косы и оттягивая назад. Её сдавленный стон возбудил её. Тебе всегда будет больно со мной, как мне с тобой.
Глядя в её заплаканное лицо, Григорий чувствовал себя ещё хуже, чем до того. Но гордость не позволяла попросить прощения.
Люси, глотая слёзы, приводила в порядок одежду. Григорий не мог смотреть без боли, какой она была красивой с пухлой надутой нижней губой. С голубыми мокрыми глазами. Она оправила платье перед зеркалом, сама дотянулась до верхней пуговицы и обнаружила, что та оторвана. Тихо всхлипнула. Бросила взгляд на разбросанные по полу шпильки. Подняла взгляд на Григория.
‒ Сама! ‒ бросил он ей. – Здесь нет прислуги! Тебе нужно привыкать. Её, вообще скоро не будет.
Люси побледнела. Стараясь не вставать на колени, чтобы не испачкать чулки, девушка начала собирать шпильки. Она бы и вовсе убежала, но невозможно появиться дома с распущенными волосами. Кожа головы болела, словно с неё пытались содрать скальп. Люси знала унижения. Троица не баловала её любовью. Разве что деда. Но она ещё не знала унижения от мужчин. И Гришенька её ужасно расстроил.
Она не понимала, зачем он это сделал и отчего был так зол на неё. Девушка подняла последнюю шпильку и встала перед зеркалом. Зажала шпильки в зубах и наскоро соорудила узел, приглаживая волосы пальцами.
Прошла мимо стола, стараясь не смотреть на него. А ведь у них ещё только всё начиналось, и она надеялась, что их любовь продлится всю жизнь.
Но разве это любовь?!
Григорий стоял спиной и смотрел в окно. Вдруг резко повернулся. Вот она стоит: ухоженная, в меховом жакете, отороченным коричневым мехом. Сегодня – он это заметил! – она специально оделась скромнее. И всё равно между ними пропасть.
Он подошёл ближе.
‒ Уходи, Люси! И не сердись на меня!
‒ Но почему? – её глаза опять наполнились слезами. – Скажи, чем я обидела тебя?
Он подошёл и взял её лицо в руки. Как же она хороша. И как влюблена в него, раз не дала ему пощёчину и не убежала.
‒ Это я обидел тебя, Люси, ‒ он вытер слезу с её щеки и подтолкнул к двери. – Иди.
‒ Но тебе же плохо, я вижу. Я могу помочь?
Только если уйдёшь, подумала Григорий. Исчезнешь из моей жизни.
‒ Иди домой, мне нужно работать!
Григорий сел за стол, уложил голову на руки. Опять весь вечер он будет думать о ней и ничего не напишет. А день закончится, что пойдёт к товарищу и напьётся.
Люси всё ещё стояла у двери, глядя на его ссутулившуюся спину. Если бы она могла утешить его. Если бы…
Григорий стукнул кулаком по столу.
‒ Почему ты не уходишь?! Я неудачник, разве ты не понимаешь?! Зачем тебе неудачник?!
Люси сделала шаг к нему, но он рванулся к неё, схватил за плечо и открыл дверь:
‒ Уходи! Танцуй на своих балах с такими же богачами, как ты.
Люси бежала по Вспольному переулку и плакала. Что это было?! Он только что её бросил. А ведь она отдала ему всю себя. И как после этого верить людям? Радоваться жизни? Как жить?
Люси прошла мимо дома Скирмовского, где ещё недавно слышала песню о Соколе. Как там было? «Я славно пожил! Я знаю счастье!» А её счастье было так недолго. Совсем мало. Она посмотрела на освещённые окна особняка. Конечно, несправедливо то, о чём говорил Григорий. Но что она может сделать? Ей всего лишь хотелось любить и быть счастливой!