Первые два дня просто сидел у кровати и смотрел на нее. На третий принес книгу и принялся читать вслух свой любимый «Властелин колец». В четвертый день, едва устроившись на кушетке, открыл роман, как в палату вошла целая делегация с местным участковым во главе. Тощий, словно жердь, Иван Иванович, произнес пафосную речь и вручил мне бутафорскую медаль «За спасение утопающих». Бутафорскую, потому что с 1994 года такая медаль отсутствует в системе государственных наград России, вместо нее введена медаль «За спасение погибавших» и, конечно же, ее никто мне вручать не собирался. Впрочем, я и не претендовал ни в коем случае. Позднее бабушка рассказывала, что в местной газете про наш случай вышла целая статья с картинками.
А на пятый день мне до жути захотелось поговорить. Я знал, что это мой последний визит к малышке Февронии. Меня выписывают. Предстоит возвращаться в город.
Медсестра, вошедшая, чтобы сделать очередной укол, на мой вопрос, услышит ли меня девчонка, если я ей кое-что скажу, прищурилась и, улыбнувшись, сказала, что нет, в ее состоянии такое маловероятно.
Наверное, именно это и подстегнуло мою откровенность.
— Знаешь, Феврония, — начал я свой монолог, — Ты уж сильно-то не будь мне благодарна, когда оттаешь. Ни к чему. Это вообще моя вина, что ты оказалась на том озере. Напугал до ужаса. Ты прости, мелкая…
Помнишь, летом ты сказала, что у тебя дурацкое имя. Так вот… это как бы тоже моя вина. Уверен, ты сто раз слышала историю о большом семейном совете, где шли горячие споры, как назвать новоиспеченную Савельеву. И выбор сделала судьба. Но история эта лишь отчасти правдива.
В то время напротив нас жила бабка Сима. На вид ей было лет сто, пятьдесят из которых она каждую ночь собиралась помирать, а каждое утро выгоняла в поле корову и шла на огород. Бабка Сима была жутко набожной и при каждом удобном случае вливала в мои уши гигабайты информации о всех церковных праздниках, великих мучениках и читала наизусть Старый Завет, а я улыбался, словно деревенский дурачок, и старательно делал вид, что понимал хотя бы слово.
В тот день бабка Сима рассказала мне о Петре и Февронии Муромских. Я не услышал или не понял практически ничего, одно только имя Феврония полностью завладело моим сознанием. Оно показалось очень необычным, редким, интересным. Запоминающимся.
Поэтому, когда вечером наши предки собрались на ужин, я возмутился. Они хотели назвать тебя Таней, Светой, Настей, Дашей, Олей или Леной.
Мне было всего семь. И я уже знал с десяток людей с такими именами. С любым из этих вариантов ты теряла уникальность. А я искренне считал тебя особенной. Девочка, у которой нет ни папы, ни мамы. Таких в моем окружении еще не было.
Тогда кто-то предложил написать имена на бумажках, чтобы с легкой детской руки Судьба определила тебе имя. Я воспротивился всей своей детской сущностью и не мог допустить ничего подобного.
Нацарапал и от себя несколько бумажек. Одну показательно опустил в шапку с именами, вторую спрятал между пальцами. Вряд ли кто-то ожидал от ребенка подобного коварства, и ничего не заподозрили, прочтя имя на клочке тетрадного листа в клетку, хотя и удивились.
— Кто это написал? — спрашивали они.
— Я! — не стал скрываться, — Бабка Сима сказала, это хорошее имя.
— Внучок, это очень необычное имя. Девочке может быть с ним сложно, — вкрадчиво поясняла Ульяна Андреевна.
— Почему? — не понимал я.
— Некоторым оно может показаться смешным.
— Значит, они дураки. Это особенное имя. И оно не смешное.
— И все же, — вздохнула Мария Афанасьевна, — Попробуй еще раз.
Почему-то в этот момент женщина смотрела на меня с мольбой, и я не смог отказать в просьбе. Тоже вздохнул. Сунул ладошку в шапку, старательно перемешал записочки, вынул следующий вариант с самого дна и протянул Марии Афанасьевне.
Она улыбнулась мне, развернула записочку, и нервно хихикнула.
— Феврония.
— Ты сколько туда записок положил, Станислав? — Сердито поинтересовался дед, Сергей Тихонович.
— Только две.
— Это Судьба, — выдала свой вердикт Ульяна Андреевна.
— С таким именем она никогда не выйдет замуж, — сникла Мария Афанасьевна.
— Чушь, Мария! Не неси ерунды.
— Мария Афанасьевна, — подошел я женщине, опечаленно опустившей руки на колени, — Не переживайте так. Если Феврония до старости не выйдет замуж, я сам на ней женюсь.
Наверное, мои слова успокоили твою бабушку, раз тебя все же назвали выбранным мною именем.