Несколько раз зал аплодировал. Хотя не весь, не весь! После окончания лекции две трети присутствовавших аплодировали Натану стоя. Можно простить ему несовершенство лекции — смысл ее был в утверждении свободы. Безусловно, это очень мужественный поступок. Не знаю, придется ли ему за него расплачиваться (вполне возможно). Но уверен, что в историю духовного раскрепощения нашего общества (если ему суждено в наши дни состояться), это событие войдет значительной вехой. Молодец Натанчик! Мое всегдашнее восхищение его талантом дополнилось глубоким уважением его гражданской доблести. Вот пример соответствия слова и дела. Всю жизнь он писал и рассказывал о свободе, мужестве и достоинстве наших духовных праотцев. То, что было вчера, уже не просто слово, а дело! Резонанс будет несомненно. Значение этого поступка трудно переоценить. С открытым забралом Эйдельман вышел из полутени. Он вправе себе это позволить!»[6]
Мне в течение многих лет удавалось сохранять принятую изначально позицию — вести пропаганду гражданских свобод «из полутени», не демаскируя свое неприятие существующего режима.
Но иногда обстоятельства заставляли по какому-нибудь конкретному поводу выступать на яркий свет, рискуя потерять возможность вести эту, на мой взгляд, важнейшую пропагандистскую работу. Первый раз такие обстоятельства сложились летом 68-го года. Меня пригласили в иностранный отдел нашего Института и настоятельно предложили поехать в Чехословакию в составе научной делегации для участия в какой-то конференции, которая там созывалась с явной целью продемонстрировать научной общественности мира, что отношения между двумя странами остаются нормальными. Я категорически отказался, открыто заявив, что в страну, оккупированную нашими войсками, я не поеду. Меня оставили в покое, но, без сомнения, ответ мой сообщили «куда следует». Я ожидал исключения из партии и, быть может, увольнения из Института. Но ничего подобного не случилось. Единственное, чем я заплатил за свою дерзость, был отказ до последнего дня работы в ИМБ выпускать меня за границу, несмотря на приходившие в мой адрес приглашения.
Второй раз (это было, наверное, в начале 70-х годов) мое «выступление на авансцену» было связано с защитой моего друга, а во многом и учителя, — Саши Нейфаха, которого я не раз упоминал в предыдущей главе. В том же 68-м году Саша в какой-то форме открыто осудил вторжение наших войск в Чехословакию. Я тогда еще не был с ним знаком и потому подробностей не знаю. Но знаю, что тогда его исключили из партии. Однако заведующим лабораторией он остался. Теперь случилось так, что один из сотрудников его лаборатории эмигрировал в Израиль, получив на это официальное разрешение властей. Разрешение диктовалось «высокой политикой», но каждый отъезд ставился в укор администрации и парторганизации соответствующего учреждения. А если дело касалось научного института, то и районному комитету партии. Который, как правило, должен был в связи с этим делать какие-то «оргвыводы». В случае с Нейфахом, уже исключенным из партии, райком решил снять его с поста заведующего лабораторией. Юридического права на это у них, разумеется, не было. Не удалось принудить к необходимому решению и директора Института биологии развития академика Астаурова — ученого с мировым именем и в высшей степени порядочного человека. Тогда райкомовские деятели решили «организовать общественное мнение» и таким образом оказать давление на президиум Академии наук. Они составили длинное письмо, адресованное всем сотрудникам академических институтов. С «анафемой» в адрес Нейфаха, не сумевшего или не пожелавшего «наладить политико-воспитательную работу во вверенной ему лаборатории». И потому не имеющего морального права занимать пост ее руководителя. Письмо призывало академических ученых, в первую очередь коммунистов, выразить свое одобрение позиции райкома партии и присоединиться к требованиям о снятии Нейфаха с должности завлаба.
6
Натан Яковлевич Эйдельман умер от инфаркта 9 ноября 1989 года. Всего лишь 59 лет от роду. Как нам сейчас его не хватает!