Поскольку у родителей не было определителя номера, Стефани не могла узнать, кто звонит. Скорее всего, кто-то из друзей родителей узнал, что она здесь, и хочет выразить ей свои соболезнования. Однако, учитывая ее теперешнее эмоциональное состояние, она, услышав слова сочувствия, вполне могла разреветься, поэтому отвечать не собиралась.
После пятого звонка телефон смолк. Со вздохом облегчения Стефани развернула следующее письмо.
Дорогая Жанин!
Денек выдался препаршивый. Без конца идет дождь. Мы уже третий день охраняем зону высадки десанта, и все, что у меня есть, промокло насквозь.
Я получил твое письмо перед тем, как покинуть лагерь. То, в котором ты спрашиваешь, можно ли тебе завести собаку. Милая, я нисколько не возражаю. Я даже буду рад, зная, что тебе есть кому составить компанию, пока меня нет. Только возьми настоящего сторожевого пса, а не какую-нибудь шавку вроде пуделя. От них пользы как монашке от титек.
Стефани усмехнулась. Ее отец был явно с юмором. Довольная, что обнаружила эту маленькую деталь в его характере, она стала читать дальше.
Я говорил, как сильно люблю тебя? Наверное, уже миллион раз, но никогда не устану это повторять. Я так скучаю по тебе, что даже больно.
Стефани приложила руку к сердцу, точно зная, что он должен был ощущать. Она испытывала такую глубину чувства только раз в жизни и, хотя прошло уже больше десяти лет, помнила все так, словно это было вчера. Любовь, настолько сильная, что отзывалась болью в груди. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, мысли о Уэйде нет-нет да и просачивались непрошеными в ее сознание и отзывались болью в сердце.
Я отдал бы все что угодно за то, чтобы сейчас обнять тебя. Иногда ночью я очень крепко зажмуриваюсь и пытаюсь представить тебя. Пару раз, клянусь, мне показалось, я даже слышал твой запах.
Ну что ж, мне пора закругляться. Становится совсем темно, а нам здесь нельзя зажигать свет, потому что это может выдать наши позиции. Боже, как я буду рад, когда эта проклятая война закончится!
Навеки твой, Ларри.
Долгое время Стефани сидела, уставившись на письмо и пытаясь уяснить для себя то, что узнала о своем отце. Совершенно ясно, что он очень сильно любил маму и беспокоился о ней. Любила ли она его так же, как он ее? Не зная ответа, Стефани сложила письмо и взяла другое из стопки.
Дорогая Жанин!
Я буду папой? Ух, ты, вот это новость! Я так счастлив, просто слов нет! Обидно только, что я торчу здесь, на другом конце света, и не могу быть с тобой. Одно радует: если мои подсчеты верны, я уже буду дома к тому времени, когда наш малыш родится.
Ты хорошо себя чувствуешь? Я знаю, иногда женщин вначале тошнит. Надеюсь, ты не из тех, кого выворачивает все девять месяцев. А живот уже виден? Наверное, это дурацкий вопрос, потому что срок-то ведь у тебя еще небольшой. Бьюсь об заклад, что беременная ты выглядишь ужасно сексуально!
Боже, не могу поверить! Я — папа! К этой мысли еще надо привыкнуть. Когда я вернусь домой, мы найдем свое собственное жилье. Я очень рад, что сейчас ты со своими родителями и они заботятся о тебе, но когда я приеду, то хочу, чтобы бы была только со мной. Я эгоист, да? Ну и пусть! Я так соскучился, что не желаю тебя ни с кем делить, даже с твоими мамой и папой!
Нам понадобится большой дом, потому что я хочу целую кучу детей. Мы никогда не говорили об этом, но я надеюсь, ты не будешь против. Не хочу, чтобы наш малыш рос без братьев и сестер, как я. Поверь, порой мне было так одиноко.
Ты пишешь, что ради меня надеешься, это будет мальчик. Милая, это не имеет значения. Если у нас родится девочка, я буду любить ее не меньше.
Ну, пока все. Надо узнать, не поедет ли кто через город, чтобы привез мне коробку кубинских сигар. Мне есть что отпраздновать.
С любовью, Ларри.
Не в силах больше сдерживать слезы, Стефани уткнулась головой в колени и разрыдалась. Она плакала о юной загубленной жизни, о храбром молодом парне, который воевал в чужой стране, на другом конце света.
Она лила слезы из-за несправедливости того, что никогда не знала своего отца, и слезы гнева на мать за то, что не поделилась с ней своими воспоминаниями о нем.
И еще она оплакивала любовь своего отца к ее матери, любовь, которую он унес с собой в могилу, любовь, которая угасла раньше, чем успела полностью расцвести.
А когда она думала, что слез больше не осталось, то заплакала о своей любви к Уэйду Паркеру и мечтах об их несостоявшейся совместной жизни.
Бормоча проклятия себе под нос, Уэйд хлопнул дверцей грузовика и завел мотор. Он был не в настроении мчаться куда-то среди ночи и играть доброго самаритянина, когда у него раскалывалась голова после стычки с дочерью из-за одежды, которую приличествует носить девочке ее возраста. Нет, он ничего не смыслит в женской моде, но в одном абсолютно уверен: его дочь не наденет на люди топик на шесть дюймов выше пупка и джинсы, сидящие так низко на бедрах, что едва прикрывают зад!