Она подтолкнула ногой конверты, разбросанные по постели.
— Это все письма от моего отца. Я нашла их вместе с фотоальбомом на чердаке.
— И что? При чем здесь твоя мать?
— Я понятия не имела об их существовании! Она никогда не говорила мне!
Потрясенный степенью ее ожесточения, он попытался предложить какое-нибудь логическое объяснение.
— Может, и говорила, да ты забыла.
— Нет, — покачала головой девушка. — Я отчетливо помню, как спрашивала, есть ли у нее его фотография, и она сказала, что не сохранила ничего из его вещей. Она никогда не хотела говорить о нем. Никогда! — Она ударила себя кулаком по бедру, глаза опять наполнились слезами. — Она лгала мне! Моя собственная мать лгала мне!
Уэйд вскинул руку.
— Ну, ну, не стоит предполагать худшее. Может, она просто пыталась защитить тебя.
— От чего? — чуть ли не истерически крикнула Стефани. — От моего наследия? От возможности узнать человека, который дал мне жизнь?
— Нет, от боли и страдания. — Он кивнул головой на листок, который она сжимала в руке. — Видишь, как расстроило тебя чтение его писем. Твоя мать, возможно, знала, что так будет, и хотела уберечь тебя от боли.
— Она не имела права. Он же мой отец! Ты можешь представить, каково это — ничего не знать о своем отце? Он был так рад, когда мама написала ему, что беременна…
Удержавшись от каких-либо комментариев из опасения, что Стефани опять расплачется, Уэйд неопределенно заметил:
— Ну, конечно, рад.
— Неважно. Ты не поймешь. Я и сама не уверена, что понимаю. — Она сделала глубокий вдох, потом выдохнула и выдавила вежливую улыбку. — Спасибо за то, что беспокоился обо мне и приехал, но больше тебе незачем оставаться. Я в порядке.
При всем желании поскорее оказаться вне стен этого дома Уэйд не мог этого сделать. Совесть не позволяла.
— Спешить некуда. Могу еще немного посидеть.
Стефани сжала губы, от вежливости не осталось и следа.
— Тогда выражусь яснее. Я не хочу, чтобы ты был тут.
Уэйд пожал плечами.
— Значит, в этом наши мнения совпадают, потому что я тоже не особенно хочу находиться здесь.
— Тогда осчастливь нас обоих и уезжай!
Он покачал головой.
— Не могу. Я и рад бы уехать, но, боюсь, это ничем тебе не поможет.
Она прищурилась.
— Хочешь на спор?
Уэйд спрятал улыбку, осознав, что ему удалось-таки немножко отвлечь Стеф от грусти. Довольный собой, он подтолкнул ее плечом и улегся рядом с ней на кровати.
— Что это ты делаешь? — изумленно спросила она.
Он заложил руки за голову.
— Устраиваюсь поудобнее. Похоже, тебе требуется эмоциональная разгрузка, и я готов выслушать тебя.
Она вскочила на колени, сверля его гневным взглядом.
— Когда я решу, что мне нужен психоаналитик, я найму его.
Не обращая на нее внимания, он взял один конверт и вытащил из него письмо.
— В каких войсках служил твой отец?
— В сухопутных, — бросила она. — И ты сейчас же уходишь.
Уэйд пробежал глазами несколько строчек и взглянул на нее.
— Ты это уже читала?
Стефани сложила руки на груди и поджала губы.
Уэйд спрятал улыбку.
— Полагаю, это означает «нет». Что ж, пожалуй, лучше тебе и не читать, — посоветовал он и сунул листок обратно в конверт. — Есть такие подробности в жизни родителей, о которых дочери лучше не знать.
Стефани выхватила конверт из его руки и вытащила письмо. Он наблюдал, как ее глаза расширились, когда она пробежала первую страницу.
— Я же тебя предупреждал, — заметил он, стараясь не засмеяться.
С пылающими щеками она всунула листок обратно в конверт.
— Ты сделал это нарочно. — Он развел руками.
— Ну, откуда же мне было знать, что в этом письме окажется красочное описание сексуальной жизни твоих родителей?
Она одарила его гневным взглядом и сунула письмо в самый низ пачки.
— Ты мог бы просто отложить его в сторону и промолчать.
— Но рано или поздно ты бы все равно прочитала его, — резонно заметил он, — я просто пытался избавить тебя от неловкости. — Он склонил голову набок и задумчиво протянул: — Неужели этим и вправду можно заниматься в…
Стефани вскинула руку.
— Прошу тебя, не будем это обсуждать.
— Почему ты плакала?
Она заморгала, сбитая с толку резкой сменой темы, затем уронила руку.
— Не знаю. Все это так печально. На свете не осталось никого, кроме меня, чтобы помнить его, а я совсем ничего о нем не знаю.
Уэйд взял пачку писем и задумчиво взвесил ее на ладони.
— И с помощью этого ты собираешься узнать его?
— Больше у меня ничего нет.
— По-моему, ты обрекаешь себя на страдания. — Он перевел взгляд на девушку и добавил: — И пожалуй, на смущение, ведь то, что он писал в этих письмах, предназначалось твоей матери, и больше никому.