Своими остроумными методами прославился Милтон Эриксон. Одним из его пациентов был психотик, считавший себя Иисусом Христом. "Я слышал, что вы плотник, — сказал ему Эриксон. — Не могли бы вы помочь мне соорудить книжные полки?" В другом случае он велел матери сесть на своего непослушного ребенка и сидеть на нем, пока не установится должная иерархия. Он предупредил мать, чтобы та приготовилась к долгой осаде, и велел ей запастись книгами, пищей и вязаньем4.
Хотя методы Эриксона занятны, необычны и похожи на магические процедуры, при просмотре видеозаписей его сеансов поражает теплота его голоса и поэтичность его описаний; он больше напоминал мудрого и любящего дядю, чем волшебника. За неделю до его смерти я познакомился с ним и был вознагражден: это была встреча с поистине замечательным человеком. Он рассказал мне, что в юношеском возрасте перенес полиомиелит. Почти парализованный, он попросил мать повесить высоко на стене зеркало, чтобы он мог видеть, что происходит в доме. Он проводил много времени, наблюдая за тем, как его маленькая сестра учится ходить, и в мельчайших подробностях копировал все движения, которые проделывает младенец, вставая в своей кроватке: протягивал руки, напрягал пальцы, чтобы схватиться за решетку, тянулся всем телом, выпрямлял ноги — делал все то, что взрослый делает автоматически. Он тогда считал, что, поскольку он, надо думать, еще в детстве научился всем этим сложным действиям, теперь заново учиться вставать ему не придется: надо только все припомнить.
Основываясь на этом, Эриксон разработал обнадеживающую концепцию возможностей, заложенных в человеке. Он был убежден, что в нужном контексте человек способен обогащать, расширять и восстанавливать утраченные навыки. Это стало фундаментом его методик — разнообразных приемов, сцементированных оптимизмом.
Когда Эдгар Ауэрсуолд, Чарльз Х.Кинг, Браулио Монтальво, Клара Рабинович и я начали работать в Уилтвикской школе для мальчиков с семьями малолетних преступников из городских трущоб, единственным источником по методам семейной терапии была одна статья Дона Джексона. С помощью одностороннего зеркала мы наблюдали друг за другом и учились на собственных ошибках. В то время наш способ лечения был конфронтационным: мы намеревались спасти семью от внешнего мира и от себя самой. В результате такого противостояния решимости и оптимизма терапевта, с одной стороны, и сознания безнадежности у семьи, основанного на более обширной информации, — с другой, часто происходили изменения: семья поддавалась настойчивым убеждениям терапевта в том, что существуют доступные ей альтернативы. Теперь я сомневаюсь в разумности приемов, которые мы применяли, однако уверен, что рвение и увлеченность терапевтов играли полезную роль. Не знаю, насколько длительными оказывались такие трансформации в реальных условиях расового и экономического угнетения. Мне известно, что в некоторых случаях это помогало надолго; в других — реальности трущоб оказывались намного сильнее терапевтических конструкций5.
Со временем наши подходы претерпели значительные изменения — как теоретические, так и методологические; изменились и наши способы описывать свою работу. На первых этапах семейной терапии эффективность этого радикально нового подхода к концептуализации и лечению приходилось доказывать и психоаналитической общественности, и себе самим. В наших описаниях лечения присутствовало некоторое хвастовство, которое теперь кажется излишним. Поскольку мы противопоставляли себя всем работающим в этой области, те наши действия, которые казались чересчур поддерживающими, интерпретирующими и даже гуманными, затушевывались, а наши разногласия с традиционной психодинамической теорией подчеркивались. Сегодня, когда исследования сходств уже не находятся под запретом, наши описания стали полнее. Были разработаны и другие приемы, нередко с использованием рациональных элементов тех методов, против которых мы когда-то выступали. Время, опыт и признание сделали наши описания терапии не столь вызывающими. Наши методы сделались шире и становятся все разнообразнее.