ПАШКИН. Не знаю.
СТРОНЦИЛЛОВ. А вы не бойтесь, Он не слышит.
ПАШКИН. Как это?
СТРОНЦИЛЛОВ. А так — не слышит. Вы Всевышнего с гэбухой своей не путайте. Он прослушкой не занимается. И потом, это раньше: Каин, Авель, Авраам, Исаак — и все под контролем. А теперь вас тут шесть миллиардов, поди уследи.
ПАШКИН. За мной уследили.
СТРОНЦИЛЛОВ. Так это я же и уследил. Выборочное подключение к линии жизни. А сам Господь давно ничего не делает. Он свое сделал. Энтузиазм прошел; в человечестве разочаровался так, что и передать невозможно. Не в коня, говорит, корм. Прав?
ПАШКИН. Не знаю. Наверное…
СТРОНЦИЛЛОВ. Вот то-то. Брат на брата идет, страха истинного нет, руки заточены под воровство, двоемыслие ужасающее. А кто без двоемыслия — те вообще от конца света в двух шагах. Фанатиков как саранчи. А Он активистов на дух не переносит. Что ортодоксы, что фундаменталисты. одна цена. Инквизиция — тоже молодцы ребятки, пол-Европы изжарили во имя Отца и Сына.
ПАШКИН. Что же Он не вмешивается?
СТРОНЦИЛЛОВ. Он не милиция, чтобы вмешиваться! Он хотел одушевить материю — а дальше чтобы она сама. А материя из рук вырвалась. Он сказал: плодитесь и размножайтесь, а кто размножается быстрее всех, знаете? То-то и оно. Крысы и бацилльная палочка. А вы руки перед едой не моете.
ПАШКИН. Я сейчас…
СТРОНЦИЛЛОВ. Сидеть!
ПАШКИН. Сижу.
СТРОНЦИЛЛОВ. После знаменитой европейской чумы 1348 года Господь и захандрил по-настоящему. Сломался старик. Потом дарвинизм пошел — а Он уж сквозь пальцы на это. пускай, говорит, живут, как хотят. А после Первой мировой вообще забил на всё. И то сказать: до иприта и Хиросимы Господь додуматься не смог, это уж вы сами… (Стучит Пашкину пальцем по голове.) Развилась материя.
ПАШКИН. Хиросима — это не мы.
СТРОНЦИЛЛОВ. А кто?
ПАШКИН. Это американцы!
СТРОНЦИЛЛОВ. Пашкин! Господь таких подробностей не различает. Хиросима, Освенцим, Беломорканал — это Ему один черт! Огорчился Он, рефлексировать начал, как последний интеллигент, дела забросил. Атеистическую литературу читает, мазохист. В тоске насчет содеянного сильнейшей. Хотел, говорит, как лучше.
ПАШКИН. Кому говорит?
СТРОНЦИЛЛОВ. В том-то и дело — кому! Да кто Ему потом отвечает. Святых набежало ото всех конфессий, отрезали Всевышнего от рядовых ангелов; все подходы перекрыли, между собой за ухо Господне воюют. Молитвы идут со всех сторон, сами понимаете, взаимоуничтожающие. отсюда на иврите, оттуда на арабском — прошу представить обстановочку. Лоббирование идет в открытую: то харе кришна, а то и аллах акбар. Короче, бардак такой, что ни в сказке сказать. И вот этот ангел.
ПАШКИН. Какой?
СТРОНЦИЛЛОВ. О котором мы с вами фантазируем. Однажды он решает пробиться к Господу и рассказать ему всю правду. с примерами из жизни. Чтобы второе дыхание Всевышнему открыть. Чтобы снова Божья Воля была, а не дрязги межконфессиональные! Чтобы единым камертоном сферы небесные настроить — и человечество в чувство привести. Понимаете?
ПАШКИН. Типа — чтобы порядок был.
СТРОНЦИЛЛОВ. Типа того.
ПАШКИН. И что, получилось. пробиться?
СТРОНЦИЛЛОВ. Получилось. Пробился.
ПАШКИН. Вы видели Господа?
Пауза.
СТРОНЦИЛЛОВ. Причем тут я?
ПАШКИН. Так ведь…
СТРОНЦИЛЛОВ. Молчать! Ишь, губу раззявил.
ПАШКИН. Так ведь интересно.
СТРОНЦИЛЛОВ. Плевать я хотел на ваш интерес, Пашкин! Ваш интерес я себе представляю. Ада вы боитесь.
ПАШКИН. Боюсь.
СТРОНЦИЛЛОВ. Правильно делаете. Рассказать вам про ад, с картинками?
ПАШКИН. Не надо. Лучше давайте еще — про ангела…
СТРОНЦИЛЛОВ. Не ваше дело.
ПАШКИН. Хорошо. Тогда давайте про меня. Вы говорили — вроде есть возможности.
СТРОНЦИЛЛОВ. Говорил.
ПАШКИН. Так, может.
СТРОНЦИЛЛОВ. Может, может. Не суетитесь, Иван Андреевич. Договоримся. Зря я, что ли, битый час политинформацию вам делаю.
ПАШКИН. Спасибо! Вы мне с самого начала понравились.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, вы субъект! (Смеется.)
ПАШКИН (с готовностью подхихикивая). А то! (Тянется к бутылке.) Еще?
Но бутылка уже пуста. Пашкин ставит ее под стол и лезет в холодильник.
ПАШКИН. Шампанского? СТРОНЦИЛЛОВ. Мне — чуть-чуть.
ПАШКИН. Залакировать… (Наливает два стакана, доверительно.) Давайте — за дружбу! СТРОНЦИЛЛОВ. Между нами, что ли?