— Прыгай, — указываешь ты вниз, куда еще мгновение назад вглядывался с таким любопытством.
— Что? — еле слышно шепчу я, шумно сглатывая. Меня одолевает шквал эмоций, которые я усиленно подавляю в себе. Что мне стало ясно почти сразу после нашего знакомства — человеческие эмоции тебе претят. Ты считаешь их слабостью, будь то слезы, крики гнева или заразительный смех. Эмоции, говоришь ты, это чистая энергия. Если вместо того, чтобы растрачивать их, концентрировать эту мощь в себе, человек будет почти непобедим.
— Но, — возражаю я тогда, — психиатры говорят, что сдерживать в себе эмоции нельзя. Это вредно.
— Вредно для кого?
— Для человека.
— А чем?
— Так ведь и сбрендить можно, — смеюсь я тогда. — Сойти с ума, — верчу я пальцем у виска.
— И что же в этом плохого?
Ты вводишь меня этим вопросом в ступор.
— Что плохого в том, чтобы быть сумасшедшим? — на всякий случай переспрашиваю я.
— Да. Что в этом плохого?
— Но это же болезнь?
— Разве?
— Ну конечно!
— Кто сказал?
— Психиатры.
— Психиатры всего лишь люди. То, что представляет собой безумие, непостижимо для них. Ни для кого непостижимо. Безумие — это не болезнь. Зачастую это куда хуже.
— Что может быть хуже болезни? Смерть разве что, — предполагаю я осторожно.
— Смерть — это освобождение. Не стоит размышлять о ней, как о чем-то негативном. Возможно она единственное, что приносит человеку покой. Безумие же… Это часть нас. То, что сидит глубоко в нас с рождения и до самой смерти. Вопрос в том, позволим мы ему вырваться или нет. Вопрос в том, какую форму мы ему предадим. Станем ли убивать себе подобных или внезапно начнем носить вещи исключительно розового цвета. По сути — безумием мы называем все, что не вписывается в череду правил, придуманных людьми. Не убивай. Но в природе момент убийства — один из основных столпов существования видов. Они убивают, чтобы выжить. Убивают, чтобы есть. Не насилуй. Но природа не закладывала в животных Любовь. Основная функция — размножение. Какая разница, как произошел акт? Не ешь себе подобных. Но наш желудок может переварить человеческое мясо. Выходит, он к этому приспособлен?
— Ты пугаешь меня, — признаюсь я тогда и стараюсь больше не затрагивать подобных тем. Ты говоришь убедительно, но смысл твоих слов жуток. Я не знаю, прав ты или нет. Я даже не могу понять, говоришь ли ты всерьез. Ведь ты постоянно меня проверяешь. Испытываешь на прочность. И заставляешь меня содрогаться от немого ужаса и невыносимой, затмевающей разум любви к тебе.
— Прыгай, если правда любишь, — повторяешь ты, и на твоих губах как обычно появляется это странная едва заметная холодная улыбка, которая очаровала меня в первую нашу встречу и выбивает из меня дух теперь.
— Я люблю, — уверенно говорю я, — но…
— Но? — в твоем голосе звучат нотки раздражения, и я не решаюсь договорить.
— Я прыгну, — наконец соглашаюсь я, медленно подходя к парапету. Ты не желаешь мне смерти, я это точно знаю. И там внизу ты увидел нечто, что не сможет увидеть больше никто на этой планете. Если я не прыгну, значит, я подвергну сомнению свою веру в тебя. А я этого допустить не могу. Ведь ты — вся моя жизнь. А значит, мне следует сделать это.
«Но…» — в глубинах разума все еще звенит тревожным звоночком. Оно шепчет «А вдруг он ошибается? Вдруг что-то не доглядел? Ты понимаешь, что погибнешь, если спрыгнешь с такой высоты?»
Я понимаю. Но так же я понимаю, что если не сделаю этого, мне не быть рядом с тобой. В таком случае смерть — не худший из вариантов.
Я поворачиваюсь спиной к краю парапета и смотрю на тебя, слишком идеального для этого мира. Мое сердце наполняется бесконечной любовью к твоему незримому величию, которым ты пышешь, оставаясь учтивым и спокойным. Есть в тебе нечто благородное, нечто, что слишком отличает тебя от других. Я любуюсь тобой последний раз, любуюсь колышущимися на ветру шутовскими хвостами, и падаю с крыши спиной вниз, надеясь на чудо.
— Нет, — отрицательно покачал Шут головой, медленно растягивая слова и ловя неописуемое удовольствие от читающегося на лице Макка недоумения. — Шут не ТехноБог ТетоРавновесия… Шут всего лишь инструмент… Его инструмент.
Найт поморщился, пытаясь переварить услышанное.
— Не может быть, — наконец выдохнул он, невольно зажимая рот ладонью. — Ты… Каким же должен быть мир, если ты — само воплощение мировой гармонии — творил такое?
— Таким, каков он и есть, — развел Шут руками. — Таким, каким мы обрекли его стать.
Я распахиваю глаза, понимая, что меня не окутали невидимые нити, не остановила твоя рука, я падаю. Стремительно падаю вниз. Ты, смотря на меня сверху вниз, внимательно наблюдаешь за моим падением и не делаешь ровным счетом ничего. Твоя фигура быстро удаляется от меня все дальше и дальше. Но я все равно различаю твою улыбку. Но не могу понять ее смысла. В твоем взгляде все еще читается пустота. Но появляется еще что-то. Будто бы ты раздражен или даже расстроен. Будто ты ждал от меня чего-то.
«О нет! — последнее, о чем я думаю. — Нет, пожалуйста, я не хочу умирать! Я не хочу его разочаровывать!»
Но падение продолжается, и в голову начинают лезть воспоминания из прошлого. Я вспоминаю, как в пятом классе побеждаю на олимпиаде по математике. Как в седьмом признаюсь в любви однокласснице, а она надо мной смеется. Вспоминаю, как бабушка забирает меня из детского сада и дарит мне леденец. Вспоминаю, как дрожат мои руки, испачканные в крови отца… Стоп. Этого не было. С моим отцом все хорошо. Мы с ним всегда оставались в замечательных отношениях и я… Я вижу, как вскрываю себе вены. Но на моих запястьях нет следов. Вижу, как в порыве ярости влезаю в драку с каким-то бугаем. Но на мою долю не выпало ни единой драки. Сквозь одни воспоминания прорываются другие. Будто бы мои, но в то же время совершенно чужие. Это другая жизнь. Это другой человек. Но это я. Вторая жизнь предстает моим глазам, заставляя меня на мгновение затаить дыхание. А за ней приходят и все остальные.
И я уже не падаю.
Я стою рядом с тобой на парапете и смотрю вниз, как и ты. И я вижу одну-единственную нить, что вьется из моей груди к твоей. Та самая нить равновесия.
— С пробуждением, — приветствуешь ты меня, — мои драгоценные Феремины.
— Где твой хозяин?
— Вы хозяин Шута.
— Нет. Твой хозяин Ван Хон.
— Был им когда-то, — согласился маньяк со вздохом.
— И где он теперь?
— Убит.
— Кем?
Шут вновь ехидно улыбнулся.
— Он убит, но ты жив, — продолжил размышления Найт, — выходит… Выходит он хотел… И именно ты… — слова не желали произноситься. Во рту резко пересохло. Из горла вместе со словами вырывался надсадный хрип. — Как же так? Кем он был?
— Король все еще не понял? — хмыкнул Шут разочаровано. — Как же так… Столько подсказок, целое полотно намеков и не единой догадки?
— Не играй со мной.
— Шут для того и существует, чтобы играть.
— Нет, ты существуешь для того, чтобы сохранять баланс мироздания.
— И Шут в этом хорош, да.
— Ты убивал людей!
— Ну и что?
— Как это что?! Человеческая жизнь — самое ценное в этом мире!
— Сказала Шуту Смерть? — рассмеялась фигура. — Вы, мой король, сами не верите в это, нет. В вас говорит ваша человеческая сущность, воспитанная другими людьми. В вас говорит мораль, навязанная окружением. Но в глубине души вы знаете, что все эти бредни про то, что жизнь одного человека равносильна жизни тысяч — полная и неотвратимая чушь, да. Важен выбор. Важны поступки. Важно равновесие. А жизнь — это лишь этап и ничего более.