- Доктор, со мной что-то не так! – истерил очередной несчастный в кабинете врача.
- Что именно?
- Кажется, я умираю!
- Если вы уже поставили себе диагноз, можете быть свободны. Патологоанатом семью этажами ниже.
- Нет, постойте, выслушайте меня!
- Внимательно…
- Я постоянно чувствую что-то… Что-то странное!
- Эрекцию? Зуд? Боль?
- Нет… Говорю же, странное…
- Психиатр тремя этажами выше.
- Да нет же, доктор! У меня впечатление, что все мое тело… Давит изнутри! Как будто ему чего-то не хватает.
- Возможно, паразиты…
- И еще иногда поднимается температура и появляется слабость.
- Простуда?
- И порой болит голова и сердце. До переезда со мной такого не было!
- Так… Простите за нескромный вопрос, но вы, как я понимаю, не местный?
- Нет.
- Майбург?
- Д-да… – оторопело отвечал больной, непонимающе хлопая глазами.
- С этого и надо было начинать! – вздыхал врач. – У вас адаптация, а не болезнь! Это не лечится… – каждый раз терпеливо объяснял очередной доктор очередному майбургцу, жаждущему избавиться от странных ощущений во всем теле. Поэтому жители города редко уезжали из Майбурга надолго и даже те, кто пытался переехать из него окончательно, часто возвращались, не способные забыть своего родного города и всего к нему прилагающегося. Гости же Майбурга подразделялись на тех, кто сбегал уже на третий день, не способный терпеть постоянных головных болей и тошноты, и тех, чей организм тут же подстраивался под погодные условия города, а, значит, делал человека носителем синдрома Майбэ, то есть приезжим майбургцем – эти изменения были необратимы. По этой причине город был очень большим и не прекращал разрастаться. Некоторые перешептывались по поводу того, что если так пойдет и дальше, скоро городу потребуется второй «вечный двигатель», а ведь подобную роскошь могли себе позволить только столицы Семи Великих Государств, в состав одного из которых и входил Майбург. Но город не являлся столицей, а значит и мечты об еще одной забытой технологии, которая бы обеспечила Майбург дополнительной энергией, были на данный момент неосуществимыми.
Сегодня небо над городом затянуло свинцово-зелеными тяжелыми облаками, а по многолюдным улочкам гулял холодный пронизывающий ветер – самая подходящая погода для посещения старого кладбища. Шут не любил солнца, и не любил снега, и не любил жары, и не любил холода, зато он любил дождь и ветер. Слезы и дыхание богов, как называл он их мысленно. Лишь в такую погоду Шут выбирался из своего убежища на свежий воздух и мог часами прогуливаться по городу, оставаясь незамеченным для большинства горожан. Люди вокруг суетились, куда-то спешили, разговаривали по плексотелефонам, слушали музыку, сидели в сети, читали интелгазеты, спорили, плакали или просто уходили в себя и с остекленевшим взглядом торопились в нужное им место. Никого из них не интересовало, что происходило вокруг, будь то чье-то убийство или быть может атомный гриб на фоне фиолетового заката. Тут акции на компанию по производству подгузников упали, а цены на презервативы взлетели на пару копеек, а вы о каком-то там сраном грибе говорите! И во всем этом хаосе Шут словно был не человеком, а лишь чьей-то безродной тенью, что слонялась по узким кварталам и извилистым улицам в поисках своего хозяина. Вот только прогулки неотъемлемо заканчивались в одном и том же месте – на старом безымянном кладбище, что находилось на окраине города.
На потертой табличке большими черными витиеватыми буквами так и значилось «Безымянное». Шут осторожно обогнул перекособоченные ворота, сделанные из изогнутых в незатейливом узоре железных прутов, и ступил на шуршащий белый гравий. Нынешнее кладбище кардинально отличалось от кладбищ прошлого. Усопших перестали хоронить в земле еще несколько столетий назад, придя к выводу, что это слишком дорого, не говоря уже о расточительном использовании хорошего куска земли, так что обязательной и необходимой процедурой стала всем известная, и до того не особенно популярная, кремация. Людям больше не давали Выбора по поводу того, как они хотят быть захоронены. Когда закон о запрете хоронить людей в земле только вошел в силу, многие воспротивились этому и пошли против него. Это спровоцировало создание тайных кладбищ, владельцы которых здорово наживались на горе людей. Но последствия были не самыми приятными. Власти приезжали на подобные захоронения с эскаваторами, перерывали землю, смешивая полуразложившиеся трупы с землей и разломанными гробами, превращая их в однородную массу, которую затем обливали специальным составом и поджигали. Люди были в ужасе, но это никого не волновало.
После кремации тела, останки человека помещали в мраморную шкатулку, которую обычно заготавливали сами умершие. Не было ничего необычного в покупке шкатулки для себя любимого, а если ты наткнулся на шикарную распродажу таковых, то приобретение сего предмета и для пары тройки родственников. Получить погребальную шкатулку в подарок не считалось оскорблением, наоборот признаком заботы и внимания. Лучшим подарком, чем шкатулка, могла быть лишь кладбищенская ячейка, в которой шкатулка хранилась. Дело в том, что уносить сей предмет домой запрещалось. Защитники человеческих прав добились запрета на то, чтобы родственники могли забирать шкатулку с прахом себе.
«Человеческий прах – это не игрушка, он не должен стоять на одной полке с картиной, на которой изображен лес, и вазой с засохшими цветами!» – кричали гуманисты и никто так и не решился поинтересоваться у них, чем же им так не угодили лес и цветочки.
После того, как прах помещали в шкатулку, ее герметично закрывали, а после этого отдавали мастеру, который делал гравировку с именем, годами жизни и фотографией усопшего. Делать это до того, как прах окажется в шкатулке, считалось дурным тоном. По негласным правилам все родственники должны были внимательно наблюдать, как на крышке шкатулки появляется один символ за другим. Когда же процедура заканчивалась – длилась она обычно от одного до трех часов – шкатулку помещали в заготовленную для нее ячейку одного из похоронных стеллажей. Да, теперь кладбище больше походило на библиотеку, только вместо книг на ее стеллажах размещались останки людей. Настоящая библиотека смерти.
В самом центре кладбища располагался крематорий – серое одноэтажное здание с уродливыми башенками и потрескавшимися от времени статуями ангелов. У входа размещался небольшой палисадник с извечно жухлыми цветами. Вокруг же здания в десятки рядов возвышались тусклые стеллажи. Толщиной они были примерно в полметра, длинные и дугообразные, так, что один ряд таковых образовывал разорванный дорожками круг. Самое маленькое кольцо обступало здание. Каждое последующее – естественно было чуть больше предыдущего. Заканчивались стеллажи уже около забора. Причем каждый из них был высотой примерно в сто метров и хранил в себе бесчисленное количество шкатулок.
- О… Вы снова пришли! – практически полностью потерявший зрение и ориентирующийся при помощи других органов чувств, дряхлый старичок поприветствовал прошедшего мимо него Шута. Смотритель кладбища вяло обмахивал один из стеллажей сухой тряпочкой, пытаясь согнать пыль с давно поблекших и никому не нужных ячеек. Снизу располагались самые старые хранилища, за ними почти не ухаживали хотя бы потому, что родственники этих давно ушедших из жизни людей сами покоились всего парой этажей выше.
Шут на это лишь кивнул и, сойдя с главной дороги, пошел по одной из второстепенных. Он не беспокоился о старике, прекрасно понимая, что если тот даже очень захочет, ничего кроме походки, по которой он и определял приходившего, описать полиции он не сможет.
Рядом с каждым стеллажом стояла целая стопка магнитных досок квадратной формы, а также рулей и перил для них (в разобранном виде кладбищенские средства передвижения занимали куда меньше места). Любой желающий мог взять доску, настроить ее на магнитное поле необходимой ему полки и затем добраться до определенной ячейки независимо от того, насколько высоко она располагалась. Шут ввинтил в доску руль и перила, встал на нее и ввел координаты нужной ему ячейки на дисплее руля. Все, что оставалось ему делать после этого, всего лишь держаться за перила, наслаждаясь легким ветерком и маячащими перед глазами идентичными ячейками. Квадратная доска взмыла вверх на шестьдесят метров, а затем провела Шута вбок еще метров на пять и остановилась так, что перед глазами фигуры в капюшоне оказалась ячейка под семизначным номером. Шут ввел необходимый код на сенсорной панели ее дверцы, открыв тем самым электронный замок, распахнул ее и в нетерпении коснулся рукой черной шкатулки.