Впрочем, Россия не ограничивается людьми, жившими в Советском Союзе. Один из русских эмигрантов, сын белого офицера, мне написал: нас разделяют двадцать миллионов ваших мертвецов. То есть те, кого вы убили. Часть русского народа, и не худшая часть русского народа, на советские преступления смотрит извне. И они тоже должны осознать, вместе с нами, разумеется, что к революции привела старая Россия, и, соответственно, за вины старой России отцы эмигрантов в ответе не меньше, чем отцы, оставшихся в СССР. Покаяние не ограничивается 17-м годом. Покаяние уходит в русскую историю, оно связано и с крепостным правом, оно связано и с подневольным положением церкви в старой России. Все это сделало возможными ту национальную катастрофу, результаты которой мы пытаемся разгребать сейчас.
Покаяние не только связано с абстрактными словами: кто виноват, кому страдать; покаяние связано с очень конкретными делами. В том числе и общественно-государственного уровня. Пока статуи убийц стоят на наших площадях, пока улицы террористов и просто мерзавцев носят наши города, пока создатели режима трупопроизводства (как назвал его один историк) по-прежнему прославлены, а мы на это равнодушно смотрим, изменение ума не наступит.
А чтобы мы не были опять раздавлены мыслью о том, что проиграли ХХ век, надо не только убрать эту накипь, эту ложь, особенно из учебников, но и внедрять имена тех людей, которые служили созданию, строительству России, в том числе и тех, кто боролся с коммунизмом. В рядах Белого движения, в рядах сопротивления раскулачиванию. И тогда мы поймем, что мы не только проиграли ХХ век. Мы кое-что в нем выиграли. Как немцы могут вспомнить и Штауффенберга, а не только Гитлера, так и нам есть что вспомнить и есть чем гордиться. И тогда у нас наступит действительно новое понимание истории.
РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА № 1
2008-й был годом двойного юбилея: по весне мы вспоминали студенческие волнения в Европе 1968-го; на излете августа — введение советских войск в Чехословакию и конец Пражской весны. Что касается Праги, то в студии об этом говорили режиссер Алексей Симонов, экономист Евгений Ясин, поэт и главный редактор «Нашего современника» Станислав Куняев, а также сравнительно молодой писатель и по совместительству нацбол Захар Прилепин. Теплой компании они ни за что составить не могли, да это и не требовалось; требовалось нечто иное — создать смысловой объем для понимания своей недавней истории.
Симонов рассказывал про то, как и где впервые узнал о танках в Праге: в 600 километрах от Якутска, вниз по Лене; они с приятелем, начальником тамошнего большого геофизического треста, ловили тайменей. Сообщение было как гром среди ясного неба. Они вытащили ящик водки, который с собой привезли, и в течение суток выпили все. Причем, что самое огорчительное, не хмелея. Было ощущение разверзшейся бездны. Куняев рассуждал об инстинкте предательства у «чехословаков», напоминал об их почти добровольной сассуждал об инстинкех в Праге: переменишь, плетью обуха не перешибешь. О журчание речи режиссера Павла Лунгина? даче немцам и объяснял, что Чехия была не освобожденной, а побежденной страной, так что ввод танков был геополитически оправдан. И — цитирую стенограмму — «реакция на перемены в Чехословакии в разгар холодной войны другой просто быть не могла. Чехи два раза топтали нашу землю со своими солдатами…
Ясин. Я не оскорблял бы чехов.
Куняев. Почему? Топтали.
Ясин. Слова выбирайте. Вы же литератор…»
А еще Ясин объяснил, как чешские события добили коммунистические иллюзии шестидесятников; после Праги им ничего не оставалось, как превратиться в либералов, рыночников и демократов. На что Захар Прилепин, несколько спонтанно, объяснил «старшим товарищам», что «восприятие ваших друзей, и вообще всех советских людей было предельно идеалистичным. Они были уверены, что именно их страна, Советский Союз не может себе такого позволить никогда. Вот американцы, они, может, где-то и могут. А мы — не можем…» И на самом деле «ни в 1968 году, ни спустя год, ни спустя десять лет, и даже двадцать лет, левые социалистические … назовем это, иллюзии, хотя, на мой взгляд, это совсем не иллюзии … не были развеяны и рассеяны ни в среде экономической, ни в среде культурной, ни в среде социальной…»