– Едрить твою в дыхало! – пробормотал Стаев, утирая бледное лицо.
Он тяжело и шумно дышал, как после схватки, глаза его смотрели вниз и вбок, а тело все дрожало. Так он и стоял с минуту, держась рукой о косяк. Иван Павлович перевел взгляд на книгу в траве. На развороте красовалось изображение огромного мотылька с распростертыми крыльями. Рисунок на головогруди напомнил лицо с широко открытым ртом и огромными провалами вместо глаз. «Бражник мертвая голова» – бежала надпись внизу страницы.
Позднее Стаев несколько раз вспоминал сцену в изоляторе. Вожатый Антон Шайгин с самого начала вызвал у капитана отторжение или даже отвращение. А все из-за галстука. Да, в последнее время среди молодежи пошла мода: ребята доставали где-то школьные пиджаки, делали из них жилетки, накалывали на них советские значки, девчонки наряжались на выпускной в фартуки, накручивали пышные банты. Ненависть к атрибутам рухнувшей империи схлынула, и теперь они воспринимались подростками двухтысячных, никогда не жившими в Союзе, как занятная архаика. Почти средневековье.
Стаев относился к такой моде равнодушно, но при виде галстука на шее вожатого почему-то взбеленился. Парень был явно старше нынешних школьников и поэтому выглядел не просто глумливым шутом, а гораздо хуже. Правильное слово не приходило. Его и не было. Слишком нелепо смотрелся на этом длинноволосом босом парне галстук вкупе с джинсами – этакий гибрид американского хиппи и великовозрастного советского пионера восьмидесятых годов. Картина складывалась поистине сюрреалистическая, неприятная, поэтому следователь зашел в изолятор с твердым намерением для начала сорвать с шеи вожатого галстук. Но как только он переступил порог комнаты, все поменялось.
От неожиданности Стаев замер, потому что перед ним сидел самый настоящий пионервожатый. Несмотря на грязную одежду, отсутствие обуви, растрепанные волосы, странную позу, все в этом человеке – от черт лица до красного галстука – выглядело до того идеально пригнанным друг к другу, что создавалось впечатление, будто именно так выглядели бы лидеры пионерии, доживи Союз до наших дней. Снова вспомнились Мальчиш, Данко, Орленок – то ли виденные, то ли пригрезившиеся недавно.
Пережив первый шок, Стаев прошел через комнату и сел за столик. Он еще минуты две изучал вожатого, собрался было заговорить, но тут его ожидало новое потрясение. Он заметил разбросанные по столу листы, на которых было накалякано что-то непонятное. Следователь только глянул рисунки и вдруг вскочил, отбросив стул. С искаженным яростью лицом капитан бросился к вожатому, схватил его пятерней за горло, стиснул, но тотчас разжал пальцы, словно обжегшись. Да, именно таким было ощущение. Словно сунул руку в тлеющие угли.
Даже через двадцать минут после посещения изолятора Стаев то и дело вытирал ладони и мусолил между подушечками пальцев воздух. До сих пор ощущалась гладкость шелка и легкое жжение в ладони, какое бывает после прикосновения к горячему чайнику. И вот что странно: хотелось избавиться от этого жжения, но в то же время испытать его снова.
– Клоун чертов! – выругался следователь.
Стаев еще долго сидел за директорским столом, приходя в себя. Наконец он встал, подошел к окну, где бушевал тусклый июльский день. Поодаль около скамейки стояли Иван Павлович и майор Ким. Директор говорил, указывая большим пальцем за спину, а майор качал головой. Потом Ким хлопнул Ивана Павловича по плечу и пошел к главной аллее. Директор направился к административному корпусу.
«Что за общие дела у этих двоих? – думал Стаев, наблюдая за их передвижениями. – Чем-то они взбаламучены. Ладно, вернемся к делу. Нужно отбросить все посторонние ассоциации и опираться на факты. Подозреваемый есть. Дадим ему время, а потом снова потолкуем. На этот раз как следует. Детей наверняка скоро найдут. Вряд ли этот пионер что-то с ними сделал. Малахольный он для такого дела. А рисунки… Да черт с ними!»
Но одновременно как будто чей-то голос проговаривал мысль, которая пришла в самом начале: случай беспрецедентный, и эта мысль не давала покоя. Стаев старался ее не замечать, как и усиливавшегося ощущения того, что когда-то нечто такое уже происходило с ним. А в голове тем временем выстраивалась рабочая версия, и когда начали подтягиваться люди из опергруппы, она оформилась окончательно.
Первым приковылял эксперт-криминалист с чемоданчиком и фотоаппаратом. Друг за другом ввалились опер в кожаном пиджаке и оба стажера; появился водитель, что-то шепнул на ухо следователю и тут же вышел. Последним пришел майор Ким, уселся на принесенный стул и надулся, как сердитая мышь.