Воздух был потрясающе свежим. На мне было простое ситцевое платье и легкое пальто. Когда я спускалась по лестнице, артрит в правой ноге немного мешал мне, но я опиралась на старую трость, принадлежавшую когда-то моему отцу. Молодой слуга-негр вырезал ее для отца в то лето, когда мы переехали из Гринвилла в Чарлстон.
Во дворе нас обдало теплым ветром, и я невольно улыбнулась.
Из своего подъезда вышла миссис Ходжес. Это ее внуки играли со своими друзьями вокруг высохшего фонтана. Уже два столетия двор этот был общим для трех кирпичных зданий. Из них только мой дом не разделен на дорогие городские квартиры.
– Доброе утро, миз Фуллер.
– Доброе утро, миссис Ходжес. Прекрасный день сегодня.
– Замечательный. Собираетесь пройтись по магазинам?
– Нет, всего лишь на прогулку, миссис Ходжес. Странно, что мистера Ходжеса не видно. Мне казалось, по субботам он всегда работает во дворе.
Миссис Ходжес нахмурилась. Мимо пробежала одна из ее маленьких внучек, а за ней с визгом промчалась ее подружка.
– Джон сегодня на причале.
– Днем? – Мне всегда было забавно лицезреть мистера Ходжеса, отправляющегося по вечерам на работу: форма охранника аккуратно выглажена, из-под фуражки торчат седые волосы, сверток с едой крепко зажат под мышкой. Мистер Ходжес был похож на пожилого ковбоя, с его дубленой кожей и кривыми ногами. Он был из тех людей, которые вечно собираются уйти на пенсию, но понимают, что образ жизни пенсионера – это нечто вроде смертного приговора.
– Да. Один из этих цветных из дневной смены бросил работу в хранилище, и они попросили Джона заменить его. Я сказала ему, что он не так уж молод, чтобы работать четыре ночи в неделю, а потом еще и в субботу, но вы же знаете, что это за человек…
– Ну что ж, передайте ему привет от меня.– Мне уже становилось не по себе от этой детской беготни вокруг фонтана.
Миссис Ходжес проводила меня до наших железных кованых ворот.
– Вы куда-нибудь едете отдыхать, миз Фуллер?
– Вероятно, миссис Ходжес. Вполне вероятно. И вот уже мы с мистером Торном идем не торопясь по тротуару к Батарее. По узкой улочке медленно проехали несколько автомобилей с туристами, которые глазели на дома в нашем старом квартале, но в общем день обещал быть спокойным и безмятежным. Мы свернули на Брод-стрит, откуда уже виднелись мачты яхт и парусных лодок, хотя до воды было еще далеко.
– Пожалуйста, купите билеты, мистер Торн,– попросила я.– Мне бы хотелось посмотреть форт.
Как и большинство людей, живущих по соседству с известной достопримечательностью, я уже много лет просто не замечала ее. Сегодняшнее посещение форта для меня сентиментальный поступок. Я все больше примирялась с мыслью, что мне придется навсегда покинуть эти места. Одно дело планировать какой-то шаг, и совсем другое – столкнуться с его неизбежной реальностью.
Туристов было мало. Паром отошел от причала и двинулся в путь по спокойной воде гавани. Солнечное тепло и мерный стук дизеля навевали сон, и я слегка задремала. Проснулась я, когда паром уже причаливал к острову у темной громадины форта.
Некоторое время я двигалась вместе с группой туристов, наслаждаясь катакомбной тишиной нижних уровней и даже получая удовольствие от бессмысленно-певучего голоса девушки-экскурсовода. Но когда мы вернулись в музей с его пыльными диорамами и мишурными наборами слайдов, я снова поднялась по лестнице на внешние стены. Жестом велев мистеру Торну оставаться у лестницы, я вышла на бастион. У стены стояла только одна пара – молодые люди с ребенком в ужасно неудобном на вид рюкзачке и с дешевым фотоаппаратом.
Момент был очень приятный. С запада надвигался полуденный шторм, он служил темным фоном для все еще освещенных солнцем шпилей церквей, кирпичных башен и голых ветвей города. Даже на расстоянии двух миль можно было видеть, как по тротуару Батареи прогуливаются люди. Опережая темные тучи, налетел ветер и стал швырять белые комья пены в борта покачивающегося парома и на деревянную пристань. В воздухе пахло рекой и предзакатной сыростью.
Нетрудно было представить себе, как все происходило в тот давний день. Снаряды падали на форт, пока не превратили его верхние этажи в кучи щебня, которые все же давали какую-то защиту. С крыш за Батареей люди вопили «ура» при каждом выстреле. Яркие цвета разодетой толпы и солнцезащитных зонтиков, наверное, приводили в ярость артиллеристов-северян, и в конце концов один из них выстрелил из орудия поверх крыш, усеянных людьми. Отсюда, должно быть, забавно было наблюдать за последовавшей затем паникой.
Мое внимание привлекло какое-то движение в воде. Что-то темное скользило по серой поверхности, темное и молчаливое, как акула. Мысли о прошлом улетучились: я узнала силуэт подлодки «Поларис», старой, но все еще действующей. Она беззвучно разрезала темные волны, которые пенились о корпус, зализанный, как тело дельфина. На башенке стояли несколько человек, закутанных в тяжелую одежду и в низко надвинутых фуражках. На шее одного из них висел необычайных размеров бинокль; наверное, это был капитан. Он указывал пальцем куда-то за остров Салливана. Я пристально смотрела на него. Периферийное зрение понемногу исчезло, когда я вошла в контакт с ним через все это водное пространство. Звуки и ощущения доносились до меня, словно с большого расстояния.
Напряжение. Удовольствие от соленых брызг, бриз с норд-норд-веста. Беспокойство по поводу запечатанного конверта с инструкциями внизу в каюте. Песчаные отмели по левому борту.
Внезапно я вздрогнула: кто-то подошел ко мне сзади. Я повернулась, и контакт с лодкой тут же пропал. Рядом стоял мистер Торн, хотя я его не звала. Я уже открыла было рот, чтобы отослать его назад к лестнице, когда поняла причину, по которой он приблизился. Молодой человек, до того снимавший свою бледную жену, шел ко мне. Мистер Торн сделал движение, чтобы остановить его.
– Извините, мисс, можно вас попросить об одолжении? Вы не могли бы снять нас? Вы или ваш муж.
Я кивнула, и мистер Торн взял протянутый фотоаппарат, который выглядел очень маленьким в его длинных пальцах. Два щелчка, и эта пара могла чувствовать себя удовлетворенной: их присутствие здесь останется увековеченным для потомства. Молодой человек заулыбался как идиот, кивая головой. Младенец заплакал: подул холодный ветер. Я оглянулась на подводную лодку, но та ушла уже далеко; ее серая башенка виднелась, как тонкая полоска, соединяющая море и небо.
Так получилось, что, когда мы плыли обратно и паром уже поворачивал к причалу, совершенно незнакомый человек рассказал мне о смерти Вилли.
– Ведь это ужасно, правда? – Какая-то болтливая старуха увязалась за мной, когда я пошла на палубу. Хотя ветер был довольно холодный и я дважды меняла место, чтобы оградить себя от ее глупой болтовни, эта дура явно выбрала меня в качестве мишени своего словоизвержения на все оставшееся время поездки. Ее не останавливали ни моя сдержанность, ни хмурый вид мистера Торна.– Просто ужасно,– продолжала она.– И все ведь случилось в темноте, ночью.
– О чем вы? – спросила я, движимая нехорошим предчувствием.
– Ну как же, я про авиакатастрофу. Вы что, не слышали? Это, наверное, было так страшно, когда они упали в болото, и все остальное. Я сказала своей дочери утром…
– Какая катастрофа? Где?
Старуха немного опешила от резкости моего тона, но дурацкая улыбка так и осталась у нее на лице, как приклеенная.
– Прошлой ночью. Или сегодня рано утром. Я сказала дочери…
– Где? Что за самолет? – Уловив тон моего голоса, мистер Торн придвинулся ближе.
– Самолет из Чарлстона,– продребезжала она.– Там в кают-компании есть газета, в ней все сказано. Ужасно, правда? Восемьдесят пять человек. Я сказала дочери…
Я повернулась и пошла вниз, оставив ее у поручня. Около стойки буфета лежала скомканная газета, и в ней под огромным заголовком из четырех слов были напечатаны немногочисленные подробности смерти Вилли. Рейс сто семнадцать до Чикаго вылетел из международного аэропорта Чарлстона в 12.18. Через двадцать минут самолет взорвался в воздухе недалеко от города Колумбия. Обломки фюзеляжа и тела пассажиров упали в болото Конгари, где и были обнаружены рыбаками. Спасти никого не удалось. ФБР и другие ведомства начали расследование.