— Она опасна, — добавил Страйдер. — Ходячий клинок в сердце.
Страйдер знал, о чем говорит. Скарлет проникала в чужие сны, сталкивала спящих с их самыми потаенными страхами и питалась их ужасом. Пару недель назад она провернула это с ним, Гидеоном, — напустила на него во сне пауков. Воина передернуло от воспоминания о маленьких мохнатых тварях, ползающих по нему. «Подумать только, бессчетное число раз я грудью бросался на мечи неприятеля, а тут всего лишь пауки… — подумал он. Его снова передернуло. — О нет, пауки — это намного хуже мечей неприятеля». Гидеон точно знал, что у этих тварей на уме, когда их блестящие глазки-бусины останавливались на нем: «Ням-ням!» То, почему Скарлет не вторгалась в сны других обитателей крепости, интересовало Гидеона не меньше, чем их «брак». Если оставить за скобками обещание растерзать их всех на лоскуты, которое она вполне могла выполнить, женщина не беспокоила ни воинов, ни их женщин.
— Черт возьми! Перестань меня игнорировать! — прорычал Страйдер и, едва они минули закрытую дверь одной из спален, пробил кулаком дыру в серебристо-сером камне стены. — Ты ведь знаешь, что мой демон этого не любит.
В воздух взвилось облачко пыли и кирпичной крошки, эхо разнесло звук удара по коридорам замка. «Прекрасно… Сейчас все повскакивают и побегут выяснять, что случилось, — пронеслось в голове Гидеона. — А может, и нет». Учитывая темперамент здешних жильцов (всегда можно было сделать вид, будто виной тому излишки тестостерона), неожиданным громким звукам в крепости никто особо не удивлялся.
— Не извиняй. — Гидеон глянул на друга.
Страйдер был обладателем белокурых волос, синих глаз и обманчиво невинных черт лица, которые, как ни странно, необычайно шли к его рослой фигуре и крепким мускулам. Многие женщины утверждали, что он «красив по-американски», что бы это ни значило. Те же дамы обычно избегали даже смотреть на Гидеона, будто опасаясь, что один взгляд на его татуировки и пирсинг очернит их души. Не исключено, что они в чем-то были правы.
— Но ты все прекрасно понимаешь. Я не могу сделать этого.
В переводе слова Гидеона означали: «Извини, но ты ошибаешься. Я еще как могу это сделать». Все обитатели крепости, коих, с тех пор как его друзья встретили своих «единственных и неповторимых», было немало, свободно владели наречием Гидеона, каждую фразу которого следовало понимать наоборот.
— Ладно, — резко сказал Страйдер. — Ты можешь. Но не сделаешь. Потому что знаешь: если ты увезешь женщину из замка, то я поседею от беспокойства, а ты этого не хочешь, так как считаешь, что мои волосы хороши такими, какие они есть.
— Ты что же это, пытаешься разозлить меня? Хочешь, чтобы я запустил пальцы в твои редкие тусклые лохмы?
— Придурок, — проворчал Страйдер, но его недовольство значительно поумерилось.
Гидеон усмехнулся:
— А ты — милашечка.
Страйдер не смог сдержать улыбку.
— Ты ведь знаешь, что я терпеть не могу, когда ты становишься таким омерзительно слюнявым.
На самом деле Страйдеру это жутко нравилось.
Они завернули за угол и миновали одну из многочисленных гостиных. В комнате никого не было. В столь ранний час большинство воинов еще нежились в постелях, возле своих женщин, если, конечно, не случалось чего-нибудь из ряда вон выходящего. Гидеон обвел взглядом помещение. Стены комнаты были обильно и беспорядочно украшены портретами обнаженных людей — их развесила богиня анархии, чье ядовитое чувство юмора не уступало Гидеонову. Помимо этого, интерьер гостиной составляли красные кожаные кресла (Рейес, одержимый демоном Боли, иногда резал себя, чтобы усмирить демона, поэтому красный был очень кстати), книжные полки (Парис, одержимый демоном Разврата, обожал любовные романы) и странные серебряные лампы, которые причудливо обвивали кресла (Гидеон не имел представления, кто ими пользовался). Повсюду были расставлены вазы со свежими цветами, наполнявшими гостиную чудесным сладким ароматом (опять же воин не имел понятия, чьи они, но считал, что пахнут цветы прекрасно). Воин с жадностью втянул в себя благоухание и ощутил жгучий укол совести: в то время как он окружен роскошью, его предполагаемая жена гниет в подземелье. Перед этим она провела многие тысячи лет в Тартаре, так что с его стороны вдвойне жестоко было бросить ее там, внизу. В самом деле, какой мужчина допустил бы такое? Только моральный урод, и он, Гидеон, явно может считаться королем таковых. В конце концов, получив ответы на свои вопросы, он собирался снова упрятать женщину в застенки, на сей раз уже насовсем, даже если окажется, что она и правда ему жена, вернее, когда-то была ею.