– Так и сказал – эксклюзивное?
– Так и сказал… На протяжении… пяти, нет, десяти лет. И ему, конечно, дали. И он основал первую в городе кофейню. И она вот так и простояла, и почти ничего не менялось в ней. Вон, кусок старой штукатурки оставим, чуть-чуть только еще затрем, когда просохнет. С вензелем и латинским девизом… Как бы случайно сохранился. Людям приятно. И портрет опять же.
Он кивнул на стоящий у стены очень темный и с виду очень старый холст, на котором смутно угадывался мрачный смуглый человек в красной феске.
– На турка похож, нет? – осторожно спросила Ивана.
– А как бы иначе он пробрался во вражеский стан? – удивился молодой Янек. – Мы уже заплатили авторам последнего путеводителя, там будет и портрет, и легенда, и адрес кофейни. Парочку эксклюзивных рецептов придумаем, опять же, с историей, и настойку свою. На травах, чтобы больше ни у кого, фамильный секрет, из поколения в поколение. Лицензию купим, тьфу ты, сплошное разорение, но должно окупиться, должно.
– Тут сапожная мастерская была, – задумчиво сказала Ивана, – ее Лепские держали. Сначала сам, потом сын, потом внук. А буквально напротив была сапожная мастерская Гиршовича. И они соперничали все время. И однажды старый Лепский, вернее, средний Лепский, подговорил одного клиента Гиршовича, чтобы тот подал на Гиршовича в суд. Мол, тот так ему неудачно башмак стачал, что через натертую ногу у клиента рожистое воспаление началось. Суд, правда, счел доводы неосновательными. А во время последней войны последний Лепский прятал у себя в подвале последнего Гиршовича. Тесно, все на нервах, все злые, и еду носить надо, и горшок выносить. И характер у Гиршовича еще тот, и Лепский в сердцах пожаловался старой пани Окульской, когда она пришла к нему обувь чинить, мол, я его прячу, жизнью рискую, а он еще и хамит. А она возьми, да и сболтни кому не надо… Их обоих расстреляли – и Лепского, и Гиршовича. Эту мастерскую потом какая-то артель заняла, а племянник Лепского начал за нее судиться. И не отсудил. Лепские всегда были сутяжники, но все дела проигрывали.
– Людям не нужны такие истории, – Янек стер штукатурку с бровей, – людям нужны истории с хорошим концом. И чтобы давно. Им кажется, что все было иначе. Подвиги всякие. Было где развернуться. Показать себя. А в настоящей истории ведь нет никакой романтики. Одна тоска. Грязь и кровь. А мне надо, чтобы посетители чувствовали себя уютно. Только не было тут никакой мастерской Лепского, а были склады купца Попудова. Мой дед его консультировал в деле о поджоге с целью незаконного получения страховой компенсации. Так возьметесь?
– Полагаю, да, – сдержанно согласилась Ивана, – я вам на днях эскизы принесу и примерную смету. То есть, исходя из недорогих, но практичных материалов… Сколько у вас девушек будет?
– Это ж кофейня. Не ресторация. Я так думаю, одна за кассой, одна за стойкой, три в зале… Еще одна на подхвате… посудомойку не видно… Шесть получается, может, там, взаимозаменяемые детали, фартучки… с оборочками. Чепцы. Как у той, как вы сказали?
– Шоколадница. Кисти Лиотара, – повторила Ивана с достоинством.
– Да, вот как у нее. А там сзади нельзя сделать попышнее?
– Турнюр? В принципе, можно… но тогда вам придется слишком часто обучать новых девушек. И, кстати, такой деликатный вопрос…
Ивана всегда стеснялась говорить про деньги, потому что ей казалось, что это разрушает ее имидж тонкой и культурной женщины. Хотя работа тонкая, серьезная работа, и времени требует, и эстетического чутья, и понимания материалов.
– Какой же это деликатный? – удивился Янек. – Это сущностный, можно сказать, вопрос…
Гонорар Янек предложил весьма скромный, хотя и в пределах допустимого, из чего Ивана заключила, что с такой прижимистостью он, пожалуй, не прогорит. Но торговаться она не стала, удовлетворившись тем, что аванс получит сразу по предоставлении сметы.