Это, похоже, убедило его. В его взгляде появилась тень надежды.
— Да, — произнесла она серьезно и с подъемом в голосе, — так оно и случилось. Но я не собираюсь представать перед судом за это. Вы должны объяснить это сами тому греческому полицейскому, Джек.
— О, он знает, как это случилось, — спокойным тоном сказал я.
Она пристально посмотрела на меня. Потом напряжение на её лице внезапно перешло в улыбку. Она стояла, спокойно улыбаясь, почти беспечно, и точно зная, что происходит у меня в голове. И держала меня под дулом пистолета. Потом ласково произнесла:
— Прощайте, Джек. Не стану напоминать вам, чтобы вы следили за собой. Вы и сами знаете как.
— Прощай, Даира, — ответил я.
Она улыбнулась, голова её резко повернулась к навабу, и она, уже другим голосом, сказала:
— Пошли, Али.
Он посмотрел на нее, на нас, затем попытался что-то сказать, но передумал и медленно поковылял к ней.
Стоя спиной к двери, она распахнула её. Солнце ворвалось в кофейню, очертив её фигуру. В этом свете, с длинными волосами и в белой одежде, она внезапно обрела чистоту ангела с картин времен Возрождения.
Дверь захлопнулась. Она, он и маленький пистолет исчезли.
40
После потока света с улицы маленькое помещение кофейни стало снова казаться очень темным. Я взглянул на Кена: он стоял в стороне от стойки и напряженно смотрел в сторону закрытой двери.
Я плеснул коньяку в пару стаканов и передал один Кену.
— На, погрейся, и давай думать. Надо отшлифовать показания. Афинские детективы набегут сюда с минуты на минуту.
— Неужели это она? — взволнованно спросил Кен. — Неужели она убила его?
Я кивнул.
— Да.
Кен повернулся ко мне и взял стакан. Он внезапно постарел.
— Анастасиадис знает об этом, — сказал я. — Он просто не мог ничего сделать в Триполи. Я видел, как он брал её отпечатки пальцев — на своей зажигалке. Она, видно, наследила в конторе Микиса. И я не удивлюсь, если он нашел и свидетеля, который видел, как она входила или выходила. Такие личности хорошо запоминаются. — Я сделал хороший глоток коньяку. — Этот пройдоха прекрасно знает, что я был в конторе Микиса, даже если он не может доказать этого. Он что так бегал за мной? Он думал, что я мог взять пистолет, из которого его убили, если его оставили там. Имей он пистолет, тогда дело, считай, раскрыто.
Кен умоляюще смотрел на меня.
— И ты уверен, что он повесит это на нее?
Я неумолимым тоном продолжал:
— Ты ведь не веришь в эту белиберду, что, мол, Микис начал хватать её и так далее, а? Это версия для защиты. А я видел, что произошло. Она сидела, выпила стаканчик узо с ним, а потом встала и опустошила весь магазин в его грудь. Через стол. В этот момент он сидел за столом. Вот так она и убила его.
Он не отрываясь смотрел на меня некоторое время, потом опустошил свой стакан и поставил его на стойку. Потом покачал головой.
— Я все ещё не верю в это. Не понимаю, почему? Разве так заставляют человека заговорить? Конечно, не так, правильно?
— Но зато это был хороший способ заставить его перестать говорить, ответил я. Он резко поднял на меня глаза. А я пояснил: — Ты же узнал, что Микис сплавляет следующую партию через Триполи? И она попыталась сделать так, чтобы наваб и Хертер ничего об этом не узнали.
Кен долго-долго смотрел на стойку. Затем спросил:
— Ты хочешь сказать — чтобы полиция не заявилась сюда?
— Да. Анастасиадис догадался, что мы здесь, раз не прилетели в Афины. Они уже были бы здесь, если бы не тот фронт. Тут от Афин восемьдесят-девяносто миль.
Он кивнул, словно это что-то решало. Я налил себе ещё коньяку. Я уже выпил больше, чем мне хотелось, но я ещё не кончил рассказа и нуждался в какой-то помощи.
— Она была частью твоих планов, Кен. И должна была быть: она была единственным существом, которое давало смысл всем этим поискам. Она прекрасно понимала, что Хертер и наваб не найдут этих драгоценностей. Сами не найдут. И ты был для них большим шансом. Так что когда ты разыскал драгоценности, то складывался такой план: ты, она и драгоценности скрываются в тихом месте. — Я отпил коньяку и продолжил рвать на куски его мечту. — Но прежде всего ей нужны были драгоценности. Они означали для неё свободу, новую жизнь и все такое прочее. Ради них она готова была закопать наваба. И тебя, однако, тоже. Когда ты не нашел их, а я нашел, она пыталась переключиться на меня. — Кен слушал, не отводя взгляда. А я шел, как танк. — Она пришла ко мне в номер в Триполи и сделала мне одно предложение. О, оно было так прекрасно обставлено, но смысл его был прост: возьми драгоценности себе — и тогда можешь взять и меня.