Я начал нервничать к этому времени. Груз уже на борту, и я должен буду уметь ответить, если меня спросят насчет него. Хотелось поскорее отправиться. Может, у них там все отлажено, но всякое налаженное может разладиться, раз дело связано с деньгами, а они имеют способность иссякать. Я открыл дверь в кабинет Микиса.
Микис сидел за своим столом, положив руки на стол, а голову — на руки. В первый момент я подумал, что его ударили по голове, но потом почувствовал новый для этого помещения запах, помимо пыли и табачного дыма. Это был запах военных времен, слышал я его несколько раз и после войны — запах пороха. Что-то попало под ноги. Я посмотрел и увидел пять блестящих латунных трубочек — гильз калибра 0,22 дюйма. Я осторожно попятился к первой двери с желанием вызвать полицию. Но ещё больше мне нужно было найти таможенные документы. Я запер дверь, вернулся в кабинет и осторожно оторвал Микиса от стола.
На груди в рубашке Микиса чернели пять аккуратных маленьких отверстий. Разброс был настолько невелик, что я мог бы закрыть их ладонью. Совсем немного крови вытекло из двух отверстий, и она образовала крест на складках рубашки. Я аккуратно опустил голову Микиса обратно на стол.
На столе царила жуткая неразбериха, но не больше той, которую он создавал сам. Представительская бутылка узо стояла на видном месте, а рядом — два стаканчика с остатками мутной жидкости на дне. Верхний правый ящик стола был немного приоткрыт. Через носовой платок я взялся за ручку ящика и выдвинул его. «Беретта» лежал на месте. Я достал пистолет и не знаю зачем понюхал. Я и так знал, что из него не стреляли. Возможно, в последний момент он потянулся к ящику, но было уже слишком поздно. Кто там был перед ним — он встал с кресла напротив стола и кучно, неторопливо всадил пять пуль в грудь Микиса. Микис уткнулся лицом в бумаги и испустил дух.
Кое-какие бумаги валялись на полу. Я подвигал их ногой и поднял с пола длинный белый конверт с документами. Из него торчал, похоже, грузовой манифест.
Я осторожно открыл конверт и нашел в нем транспортные накладные, грузовые манифесты и документы о прохождении таможенного контроля. Я увидел слово «Триполи», и этого мне стало достаточно. Я сунул все это в нагрудный карман рубашки.
Для честного человека я находился в кабинете слишком долго. Скоро и секретарша вернется от парикмахера, а там после перерыва — выпить чашечку кофе — придут и полицейские. Мне следовало быть подальше отсюда и сделать это как можно скорее.
Я обошел стол, чтобы положить «беретту» на место, но не положил, а вместо этого взял из ящика стола коробочку патронов 7,65 миллиметра, а пистолет положил в карман. У выходной двери я остановился и оглянулся. Микису было словно неуютно в этой комнате. Такое же впечатление он произвел на меня, когда я его в последний раз видел живым. Он был похож на мелкого плута в тесной комнате. Он не был, конечно, врожденным джентльменом, но и пяти дырок в груди тоже не заслуживал. Я кивнул ему на прощание и тихо удалился, обтерев напоследок носовым платком дверные ручки.
12
Вернувшись в аэропорт, я представил таможенные документы, затем взял с собой человека на досмотр груза. Он мельком взглянул на печати и подписал бумаги. Потом я провел через таможню Роджерса и Юсуфа, так что мы все трое были в порядке. После этого к самолету я чуть ли не бежал.
Роджерс был удивлен, видя, как я нервничаю. Он давно принимал меня за хладнокровного контрабандиста, промышлявшего на оружии. Но Роджерс не знал сейчас того, что знал я. А я ему этого не говорил. Если его не будут тяготить мои знания, то, выглядя невинным, он будет лучше исполнять свою работу.
Я показал Юсуфу его место, велел ему сесть туда и оставаться там. Он понимающе наклонил голову, а когда сел и стал застегивать ремень, я увидел у него под мышкой слева рукоятку пистолета. Это не удивило меня. В такой сезон все их носят. Даже я, можно сказать. В данный момент «беретта» лежал в ящичке пилотской кабины возле двери, под ворохом всяких инструкций.
Мы тронулись на взлет без пяти одиннадцать. В одиннадцать мы были уже за пределами трехмильной зоны от берега, уйдя от всякого радиообмена. Я выбрал курс сто миль на юг с поворотом на юго-запад и прохождением между Пелопоннесом и Критом. Зная о моей нелюбви летать над морем больше того, чем это вызвано необходимостью, Роджерс подумал, что у меня с головой что-то не то, но он также знал, как я не переношу, когда со мной спорят. И я летел над открытыми пространствами за пределами трехмильной зоны территориальных вод. Микис, скорее всего, не был настолько глуп, чтобы оставить какие-нибудь документы насчет этого груза, да ещё с моим именем, и все-таки ставить на кон собственную свободу я не рисковал.