Она резко встала.
— Поедемте и выпьем у меня.
— У вас?
— Во время посадки в Риме я купила бутылочку виски. Мне хотелось бы услышать ваше экспертное мнение о нем. — И взглянула на меня чистым, простодушным взглядом.
Я положил на стол три ливийских фунта и последовал за ней на выход.
25
Мы вернулись на извозчике в «Уаддан».
Ее номер находился на третьем этаже. Он показался мне не велик, не мал — обычный номер с гостиничной мебелью и гостиничным освещением. Тут можно прожить всю жизнь и оставить на нем такой же налет своей личности, как царапину на бриллианте.
Я аккуратно закрыл дверь и обернулся. Она стояла в нескольких футах от меня, напряженная, словно ожидая, что я брошусь на нее, а она не знает, отвечать мне или уклоняться.
— Только ничего мне не говорите, — произнесла она. Голос её при этом звучал даже слишком твердо.
— Вам не следовало приглашать меня сюда, — сказал я. — Если только вы не имеете в виду одно виски.
Она несколько расслабилась, и на лице у неё промелькнула улыбка.
— Это в ящике под кроватью. Я пойду приведу себя в порядок.
Я достал бутылку. Этикетка была настолько шотландской, что не могла быть напечатана севернее Милана. Я налил виски в два стакана, и один взял с собой в розовое плетеное кресло.
Из ванной она пришла с несколько более распущенными волосами и сияющим лицом.
Мы подняли стаканы, желая друг другу здоровья, и выпили. Это оказалась подкрашенная аккумуляторная кислота.
Сделав пару глотков, Ширли слегка вздрогнула, отставила свой стакан и села на край кровати. Я встал, прошел в ванную и налил немного воды в стакан.
Ширли сидела на кровати, немного насупившись и глядя в никуда. Я хотел было что-то сказать насчет фотографии, но она опередила меня.
— Вы действительно до того вечера в Афинах не виделись с Кеном десять лет?
— Что-то возле этого.
— А чем вы занимались последние дни?
Я пожал плечами.
— Ничем.
Хороший, яркий ответ. Такой, который убедит умную девушку. Она спокойно сказала:
— Значит, Кен сбегает и притворяется погибшим. Вы тоже куда-то сматываетесь и возвращаетесь несколько дней спустя с пластырем на лице, ничего не говоря своему второму пилоту, а по вашим следам идет сыщик из Греции. — Она саркастически улыбнулась. — И после этого вы говорите, что ничем.
— Вы меня просили, — произнес я, — чтобы я высказал вам свое мнение о виски. Говорю: ерунда.
— Я вам скажу, что вас занимает сейчас, — заметила мне она. — Вы оба думаете, что можете найти драгоценности наваба.
Я в ответ просто пожал плечами. А она произнесла твердым, хорошо контролируемым голосом:
— Вы не знаете, за что вы беретесь. Вы думаете, что сможете провести мир, потому что вы — дружки по эскадрилье. Вы соображаете, что с вами может случиться?
Я попросил ее:
— Послушайте, Ширли, бросьте это. Нас с Кеном завтра здесь не будет. Так что забудьте об этом. Сделайте свой фоторепортаж о навабе и тоже уезжайте.
— Я могу остановить вас, — заявила она.
Я поднял голову и вгляделся в нее. А она продолжала:
— Я могу пойти сейчас к навабу и рассказать ему про вас обоих. Он ведь не знает еще, что Кен жив?
Я снова пожал плечами.
— Так знает или не знает?
— Можете идти. Я не могу вам помешать.
Она резко встала и посмотрела на меня сверху вниз. Губы её были плотно сжаты, глаза пылали гневом.
— Дураки проклятые! Вы знаете, что сделает с вами Хертер, если узнает, чем вы занимаетесь? Вы знаете, что он забил человека почти до смерти, чтобы узнать, что кое-какое барахлишко пришло из Афин? Он убьет вас. Не иначе.
— Он не в Пакистане сейчас, — возразил я.
Она сердито дернула головой, отвергая мое возражение.
— Наваб никогда не бывает в Пакистане. Он по-прежнему живет в Тунгабхадре. И везде. Он возит свое маленькое княжество с собой по всему свету. Хертер — это его крошечная армия, это его палач и все прочее.
— Мне приходилось видеть армии и покрупнее.
Она стояла смотрела на меня с испепеляющим гневом. Потом вдруг опустилась на кровать, закрыла лицо ладонями, лицо её сморщилось.
— Вы дураки, проклятые дураки, — шептала она. — Нашлись, тоже мне, мошенники. Ну почему вы не хотите бросить это дело? Ну почему, почему, почему?
Затем в комнате установилась тишина, хрупкая и напряженная, лишь время от времени раздавались её слабые всхлипывания. Я осушил свой стакан, налил ещё и почти на цыпочках прошел в ванную налить воды.
Когда я вернулся, она все сидела с опущенной головой и закрыв лицо руками, плечи её дергались.