29
В отдаленной части черного неба появилась синяя полоска, звезды стали меркнуть. В кабине, тускло освещенной как бы отблеском тлеющих углей, было тепло, отчего клонило ко сну. «Пьяджо» шел идеально ровно. Мы сидели, влившись в большие кожаные кресла, маленькие вентиляторы над головой у каждого гнали на нас теплый воздух.
Через некоторое время Кен спросил:
— Кофе не хочешь?
Я взглянул на него сонными глазами. Я с гораздо большим удовольствием поспал бы, но если надо взбодриться, то кофе тут в самый раз.
— Хочу, — согласился я. — А кто, стюардесса приготовит?
— Обойдешься электрической кофеваркой.
Он осторожно поднялся с кресла и ушел в салон, а я выпрямился в кресле и стал ловить в эфире базу Уилус.
Я все сидел и ждал, что, может, они что-нибудь скажут, когда пришел Кен с кофеваркой и двумя чашками, неся все это в одной руке. Кофеварку он поставил на панель управления двигателями, затем достал из-под сидений два серебряных приспособления типа подстаканника и поставил в них чашки.
— Сахар кончился. Будешь пить черный и горький, радуйся и такому.
Внезапно в эфире появился Уилус. Голос сообщил кому-то, что давление на земле — 1018 миллибар, что пусть заходит на посадку и что на земле его ждет яичница с ветчиной. Вот они, трудности военной службы.
Пеленг по радиокомпасу составил 258 градусов. Кен сверился с картой.
— Выходит, друг, мы идем на три-четыре мили севернее курса. С другой стороны, ветер по-прежнему меняет направление. Держи семьдесят, а там видно будет.
— Есть держать.
Я отпил кофе и сразу почувствовал внутренний комфорт. Впереди небо все больше приобретало синий цвет, а узкая полоска над горизонтом заголубела.
Кен потянулся правой рукой за кофе.
— Как у тебя рука? — спросил я.
— Между хорошо и средне.
Кен осторожно откинулся на спинку кресла и, глядя вперед, стал пить кофе, а я вернулся к поискам в эфире. Похоже, что никто ещё не проснулся.
— Вот оно, — произнес Кен.
Я оторвался от поисков как раз в тот момент, когда край солнечного диска показался над горизонтом и первый бесцветный луч устремился по небу, почти безжизненному, не встречая на своем пути ни единого облачка, за которое можно было бы зацепиться.
Я подмигнул Кену и посмотрел вниз. Кабина стала внезапно маленькой и тусклой в этом царстве света за бортом. Кен наклонился и выключил освещение приборной панели. Море в десяти тысячах футов под нами оставалось ещё темным.
Кен взглянул на ручные часы.
— Когда же мы узнаем что-нибудь о погоде?
— Скоро послушаем Мальту. Но насчет погоды в Греции это нам ничего не даст. Придется ждать, пока не войдем в зону слышимости Афин.
Кен кивнул, а я вернулся к радиоприемнику.
Мы сидели и наблюдали, как солнце заиграло золотистыми искрами вначале в гребнях волн, затем стало захватывать участки моря, а там и все море со стороны горизонта превратилось в огромный блестящий поднос из ячеистой меди.
Я поймал по радио Луку, что на Мальте, и тут же получил новый пеленг на Уилус. Выяснилось, что мы по-прежнему отклоняемся к северу, пройдя уже более сотни миль. Сопоставив данные о времени, месте и курсе, мы установили, что дует ветер с направления 220 градусов и со скоростью 20 узлов. Я предпочел бы ветер посильнее. Пока это означало, что фронт низкого давления ещё далеко впереди.
Кен встал и спросил меня:
— Еще кофе хочешь?
Я взглянул на него. При ярком освещении лицо его выглядело бледным и напряженным. Для него кофе было не лучшим средством. Оно лишь будоражило нервы, которым следовало бы дать успокоиться. Да и никакой аспирин или прикладывание к бутылке не помогут, если у тебя дырка в руке.
— Не сейчас, спасибо, — ответил я.
— Перейду-ка я на заднее. Здесь я не могу глаз сомкнуть, все эти чертовы приборы в глаза лезут.
Поддерживая левую руку, он осторожно перебрался в кресло по правому борту, повернутое задом наперед.
Я повернул колесо тримминга несколько вперед, чтобы компенсировать перемещение Кена, затем закурил и откинулся на спинку кресла. Делать было нечего. «Пьяджо» не имел автопилота, но воздух за бортом был чист и гладок, как стекло.
Меня не беспокоил долгий перелет над морем, я не волновался за двигатели, содержавшиеся за счет миллионов наваба. Я не был достаточно знаком с «Лайкомингами», чтобы по их шуму чувствовать недостатки в их работе, поэтому я даже не пытался прислушиваться к ним, а сидел себе и сидел. Много времени в полете уходит просто на сидение.