У заветной двери Бецкой махнул дежурившим лакеям, чтоб не суетились, — те отошли. А Иван Иванович подкрался, ступая тихонечко, и, слегка приотворив одну створочку, вслушался: что там да как. И без того лихо, так не влезть бы под горячую руку…
— …а был то человек не простой, — услышал Бецкой голос, — а какой-то лесовик из старых волхвов. Вот он государю и говорит — мол, быть Питербурху твоему пусту! Пошто строишь на погибель? Все море смоет, как ни крепи. Осерчал государь и велел того предсказателя в батоги, да прогнать… Лесовик усмехнулся и сгинул. Не успел никто и глазом моргнуть. А уж на другой год случилось страшенное наводнение. И царь Петр от него погиб — простыл в воде, слег и помер…
Иван Иванович приник глазом к щелке: императрица, закутавшись в шубу, сидела в креслах перед разожженным камином в кабинете, а у ее ног разлеглись дремлющие левретки и неподалеку, на низенькой скамеечке, нянька — вздорная полуглухая старуха — с вязаньем в руках.
— А вот еще какое знаменье верное было, — размеренно говорила она, постукивая спицами. — Ходила, говорят, вчера по рынку баба — космы из-под платка мокрые торчат, лицо зеленоватое и глаза блудливые. Одета вроде как обнакновенно наши простые бабы одеваются, только ковыляет неловко, будто гусыня на берегу. И разило от той бабы тиной.
Вот ходила она по рядам, приценивалась, кошелкой трясла, ухмылялась, да так ничего нигде и не купила. Торговки ее и заприметили: что за странная баба, гуляет по рядам вперевалку, гуляет, а ничего ни у кого не берет? Зачем же и приходила?
А тут дед один, кузнец слободской, человек старый, опытный, глянул той бабе вслед, да и говорит: что ж вы, тетки, глаза-то разуйте! То ж баба болотная приходила. Видать, скоро разольется у нас вода, болотная баба сама у вас все возьмет, без всяких ваших денег. Весь город ее будет, и все ваши семечки да сайки.
Торговки кинулись из своих рядов, смотрят: а ноги-то у той бабы — не ноги, а лапы утиные. И по всему рынку от нее следы мокрые остались, растопырочкой. Точь-в-точь утиные, только покрупнее.
Старики говорят, баба эта перед всяким наводнением в город является.
— Вот ведь настырная какая.
— Одно слово: нечисть!
В щелочку между створками дверей Бецкой видел задумчивое лицо императрицы, внимательно слушающей старушечьи сказки, и усмехался.
Принародно Екатерина любила появляться в обществе людей молодых и блестящих, и сама часто посмеивалась над обычаем старых русских бояр держать дома убогих и шутов с шутихами ради забавы.
Зато тут, где никто ее не видит, — и сама грешит тем же.
Старая нянька да горничная девка из самых простых были для царицы чем-то вроде заношенных ночных туфель, сбитых уже удобно под ее ногу, или ватного халата со знакомыми во всех местах прорехами, вошедшего в значительную привычку.
Однако же заставать императрицу в халате никому не дозволялось.
Иван Иванович погромче закашлялся и постучал в дверь.
За дверью поднялась возня: взлаяли потревоженные левретки, что-то упало, шумно покатившись. Дождавшись, когда стукнула в комнате императрицы потайная дверца, Бецкой вошел.
На низенькой скамеечке у камина валялось брошенное вязание. Левретки потявкали и угомонились, вернулись на облюбованный ими коврик у камина. Екатерина с пяльцами в руках, склонив голову, распутывала нитки на батистовом шитье.
Бецкой почтительно приветствовал государыню.
— Каковы, Иван Иваныч, нынче новости? — спросила Екатерина, втыкая иглу в рукоделье. — С чем пришел?
Бецкой раскрыл принесенную с собой кожаную папку и сделал обстоятельный доклад.
Всероссийская самодержица разволновалась.
— Сколько?! — возмутилась она, услыхав предварительно посчитанное число погибших. — Так много жертв? Да куда ж Чичерин со всеми его подручными смотрел? Как можно! Ведь это скажут: не заботится о нас немка-государыня? Тогда как все мои труды, и заботы, и помыслы только о подданных, только во благо!.. Немедленно Чичерина сюда.
Екатерина раскраснелась; тяжелый округлый ее подбородок задрожал, придавая этой красивой, но располневшей женщине нехорошее сходство с индюком.
Иван Иванович, не мешкая, вышел распорядиться, чтобы вызвали начальника столичной полиции.
Когда он вернулся, императрица, сбросив шубу, ходила по комнате, стараясь обуздать свою гневливость. Ей это нелегко давалось. Тем не менее, сделав несколько кругов, она поуспокоилась, подсела к столу и записала для памяти: «Повелеть, дабы отныне о приближении наводнения предупреждали горожан… выстрелами из пушек Петропавловской крепости».