– Хорошо! – согласился Лаптев. – Оставим дела давно минувших лет под покровом темноты. О личной жизни вашего супруга я могу спросить? Он действительно собирался жениться на Софье Любимовой?
– Похоже, что собирался. Он подал заявление на развод, я не возражала. О его дальнейших планах я ничего не знаю. Мы договорились, что жилплощадь делить не будем, она останется за мной, а ему отойдет доля в бывшем комбинате бытового обслуживания. Юра, наверное, думал, что с юной женой омолодится и будет до старости лет сексуально активным мужчиной. В наше время на такую уловку легко поддаться. Посмотрите телевизор, почитайте новости в интернете. Там полно рассказов, как пожилой актер или режиссер бросил жену, женился на ученице и стал отцом одного или двух детей, которые будут помнить папу только по фотографиям. Если Юру можно понять – утопающий хватается за соломинку, то на что рассчитывала его юная любовница, я не представляю. Через десять лет он бы превратился в пожилого мужчину, а ей бы едва исполнилось двадцать восемь лет. Еще через десять лет он – старик, она – молодая женщина. Спрашивается, есть ум у этой потаскушки или нет? Юра не был известным актером, который может оставить наследство и детям, и внукам. У него с деньгами в последние годы было очень и очень неважно. Историю про портрет знаете? Я с самого начала была против этой аферы. Я говорила Юре: «Вскроется, что сертификат поддельный, тебя посадят». Он даже слушать не хотел. Считал, что если правда и вылезет наружу, то только через много лет.
Карташова демонстративно посмотрела на часы.
– Если у вас нет ко мне больше вопросов, то я пойду. Ах да, вот что я хотела бы сказать напоследок. Мой отец до болезни и он же во время болезни – это два разных человека. До болезни папа был оптимистом, живо интересовался финансовыми делами и обстановкой в стране. С началом болезни он превратился в плаксивого старика, готового на все, лишь бы его пожалели и утешили. Юля из него, немощного старца, могла веревки вить, и если бы я вовремя не предприняла соответствующие меры, то папа ей не только номера в отеле завещал бы, он бы весь бизнес на нее переписал. Прощайте! Надеюсь, мы больше не увидимся.
Лилия Львовна расплатилась за кофе и вышла на улицу, где ее уже поджидал автомобиль.
«От судьбы не убежишь! – глядя ей вслед, подумал Лаптев. – Могла бы никуда не переезжать. Отъезд уже ничего не изменит».
Лаптев не успел за разговором допить кофе и съесть крохотный сухарик с корицей. Воспитанный на уважении к еде, он не мог оставить нетронутым сухарик, за который Карташова уже заплатила. Советские привычки с годами не проходят. Заплатили за угощение – ешь! Не успел Лаптев откусить сухарик, как в кафе появился Черданцев.
– Я не опоздал? – спросил он. – Где Лиля? Уже убежала? Вчера первая смылась с похорон, сегодня решила со мной лишний раз не встречаться? Она думает, что я ей вчерашнюю выходку предъявлю? Прикинь, как было дело. Стоим мы на кладбище: лица серьезные, скорбные. Лиля бросила горсть земли в могилу, сделала вид, что заплакала, и ушла в сопровождении любовника. Ко мне подходит представитель похоронного агентства и говорит: «Лилия Львовна только аванс за похороны внесла. Вторую половину вы оплатите?» Я вначале опешил от такой наглости, потом повеселел и говорю: «Что будет, если я откажусь платить? Вы покойника назад выкопаете и в морг отвезете?» Он дара речи лишился, но я успокоил беднягу и заплатил остаток. Андрей Николаевич, у меня есть вопрос философского характера. Как ты считаешь, когда жилось лучше в последние десятилетия? Не сытнее, не богаче, а именно лучше, интереснее?
– Времена застоя – это тягучее время, – припомнил молодость Лаптев. – Оно похоже на каплю смолы, стекающую по коре хвойного дерева. Течет капля, никуда не спешит. Путь ее определен законами физики и бытия: сверху вниз, и только вниз. Перестройка по своему внутреннему содержанию напоминает приготовление к грандиозной пьянке. Все знают, что что-то должно произойти, но что именно – даже организаторы банкета не догадываются. Начало 1990-х годов – это всероссийский запой, ежедневное пьянство, когда события вокруг тебя каждый час изменяют мир до неузнаваемости. Потом наступил дефолт 1998 года. Я во время него ничего не потерял, так как терять мне было нечего, а вот настроение в обществе изменилось, наступило мучительное похмелье. Так когда же лучше жилось? При Брежневе – скучно, при Андропове – скучно и строго, при Горбачеве забрезжил лучик надежды на перемены к лучшему, но он сменился бесконечной болтовней и развалом государства. При раннем Ельцине было весело, вся страна пребывала под хмельком. Наверное, это и был лучший период за последние десятилетия. Народ нищал, олигархи богатели, зато было интересно: свобода мысли и действия – абсолютная! Что хочешь, то и твори.