Через два дня после возвращения Карташовых в Свердловск к ним нагрянули родственники жены во главе с тещей. Мать Нины, выслушав заранее заготовленную версию о последних днях дочери и причинах ее захоронения на чужбине, плюнула в лицо Льву Ивановичу.
– Не уберег Ниночку. Сволочь! Гореть тебе в аду веки вечные!
Остальные родственники в скандал вмешиваться не стали, но дали понять, что отныне Лев Иванович для них чужой человек, с которым они не желают иметь ничего общего. После их ухода Лиля спросила:
– Папа, почему ты не плюнул ей в ответ? Она тебя унизила, а ты промолчал.
– Своим плевком она унизила не меня, а себя. Настоящий мужчина не имеет права обращать внимание на истеричные выходки пожилой женщины. Пускай твоя бабушка поступает как хочет. Бог ей судья.
– Она не бабушка мне, – не по-детски жестко заявила Лиля. – Они не хотят считать тебя своим родственником, значит, я им тоже не родня.
Лев Иванович был доволен: битву за дочь он выиграл.
Через знакомых энергетиков Карташов нашел работу в Сибири – в областном центре требовался главный инженер по ремонту теле– и радиоаппаратуры в крупный комбинат бытового обслуживания. Комов при встрече посоветовал, к кому обратиться по поводу обмена квартиры. После звонка к Карташову пришел невысокий, неброско одетый мужчина с забавно выпячивающейся нижней губой. По-хозяйски осмотрев квартиру и проверив документы, подпольный маклер посоветовал жилье в Свердловске продать, а в Сибири купить другую кооперативную квартиру. Карташов заплатил маклеру двести рублей. Теневой делец подыскал покупателя на квартиру Льва Ивановича и предложил три квартиры на выбор в Сибири. Летний отпуск Карташов провел в поездках. Вначале он побывал в Москве. В магазине «Березка» на чеки Внешпосылторга, полученные им за работу в Ираке, купил великолепный импортный проигрыватель грампластинок, кое-что из одежды для себя и дочери и два десятка пластинок с записью популярных западных исполнителей. В иракском культурном центре Лев Иванович на удивление быстро нашел общий язык с советником по делам молодежи и студентов Мухаммедом Саади. К началу нового учебного года иракские студенты по указанию Саади привезли в Москву тридцать грампластинок. Карташов заплатил за каждую из них по десять рублей, чисто символическую цену. Если посмотреть со стороны на совершенную Львом Ивановичем сделку, то она была невыгодной для Саади. Любая из пластинок при перепродаже с рук стоила в шесть-семь раз дороже, но продать ее – дело рискованное. Московская милиция периодически устраивала облавы на спекулянтов, активно внедряла в их среду агентов и осведомителей. Сотрудник иракского культурного центра, преданный член баасистской партии, по определению не мог ввязываться в опасные авантюры, бросающие тень на иракский народ. Мухаммед Саади пошел другим путем: приказал иракским студентам, обучающимся в Москве и в Ленинграде, во время каникул купить на свои деньги в Ираке пластинки и доставить ему в культурный центр. Ослушаться приказа уважаемого чиновника студенты не посмели. Тридцать грампластинок Саади продал Карташову по десятке и заработал триста рублей, очень неплохие деньги даже для сотрудника культурного центра.
После возвращения в Союз Лев Иванович провел кропотливое исследование и выяснил, какая музыка пользуется у молодежи наибольшим спросом. Протестный рок, к удивлению Карташова, оказался на втором месте. Бесспорным лидером по продажам магнитофонных записей было диско – легкая ритмичная музыка, звучащая на всех дискотеках от Камчатки до западных границ СССР. Евродиско имело несколько направлений, в которых разбирались только высоколобые искусствоведы. Большинству молодежи нравились отдельные композиции разных авторов. По состоянию на 1980 год самым популярным исполнителем в стиле диско в Советском Союзе был, конечно же… Эль Пасадор, крупный мужчина с пышными усами водителя грузовика. Его композиция «Амада миа, море мио» звучала из каждого утюга и даже из каждой стиральной машины. Вступительные такты «Амада миа», как звуки волшебной флейты, притягивали меломанов к киоскам звукозаписи. Незамысловатая мелодия с первого раза западала в душу и поселялась в ней навсегда. В Советском Союзе была известна только одна композиция Эль Пасадора. Как выглядит ее автор, густым басом напевающий «Амада миа, море мио», никто толком не знал.