– Что? – вскочил Карташов. – Да как ты смеешь…
– Спокойно, дядя! – перешел на хамский тон Мамедов. – Мне за «любовь» с твоей дочерью перед женой отвечать, а тебе за подпольную студию – перед законом. Я отделаюсь скандалом с битьем посуды, а ты в зону пойдешь, лет на пять. На кого крошку Лилю оставишь? Она без тебя по рукам пойдет.
– Ты ничего не докажешь, – пришел в себя Карташов. – Иметь три магнитофона не преступление.
– Я ничего доказывать не буду. Милиция во всем разберется. Возьмут твоих пареньков за жабры, и они сдадут тебя со всеми потрохами, выложат все как на духу. Или ты думаешь, что они молчать будут, как по ларькам левые деньги собирали? Даже не надейся. В милиции умеют язык развязывать.
Карташов не ожидал такого поворота событий, растерялся, не знал, что ответить.
– С завтрашнего дня работу домашней студии надо возобновить, – спокойно и жестко продолжил Мамедов. – Половину от прибыли будешь отдавать мне. Если не согласен, то ты отправишься на лесоповал, а Лиля… Я позабочусь, чтобы она не скучала в твое отсутствие. У меня много знакомых, которые с радостью скрасят ей одиночество.
В тот же вечер Карташова с сердечным приступом увезли в кардиологический центр. В пятницу его навестила дочь, после нее пришел Борзых. В субботу Юра взялся за дело. Пока он осматривал комнату Льва Ивановича, Лиля и Петя молча сидели на кухне. Наконец Борзых нашел все, что искал: тетради с записями о движении денег и товаров, блокнот с адресами друзей и знакомых Карташова, описание изобретенного Львом Ивановичем пульта.
– Лиля! – позвал Юра. – Запоминай: мы забираем магнитофоны «Маяк», половину коллекции пластинок, шнуры, пульт и личные записи Льва Ивановича. Один магнитофон будет у меня, другой – у Пети. Если завтра к тебе придут с обыском, то ничего подозрительного не найдут.
«Бухгалтерские» тетради Борзых сжег на пустыре за гаражами, блокнот и описание пульта спрятал дома.
В воскресенье проведать Карташова пришел Мамедов.
– Наш уговор в силе или мне написать заявление в милицию? – спросил он.
– Ты выиграл, – тихо сказал Лев Иванович. – С завтрашнего дня начнешь получать свою долю. Но у меня есть одно условие: ты навсегда забудешь о моей дочери и о том, что между вами было.
– Согласен! – повеселел приемщик.
В понедельник Мамедов в приподнятом настроении вышел на работу в киоск звукозаписи, расположенный на остановке «Аптека». Примерно около часа дня в окошечко киоска постучал покупатель. Мамедов, не вставая с места, палкой с крючком на конце открыл дверцу и получил три пули в голову и грудь. Его тело обнаружили покупатели, заинтересовавшиеся странным шипением из колонок киоска звукозаписи. Инспектору уголовного розыска, прибывшему на место происшествия, запомнился не окровавленный труп мужчины в спортивном костюме «Адидас», а работающий вхолостую магнитофон: пройдя до конца, бобина с пленкой продолжала вращаться. Кончик ленты бил по выступающим частям магнитофона. Звуковоспроизводящая головка вместо жизнеутверждающей песенки «Амада миа, аморе мио» выдавала на колонки беспрерывное шипение, похожее на помехи в эфире.
Сотрудник милиции словно завороженный смотрел на магнитофон: бобина с пленкой вращалась, труп сидел, откинувшись на спинку стула, и в этом был какой-то сюрреализм: не то презрение техники к отдельно взятой человеческой жизни, не то иллюстрация к выражению «Его песенка спета».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
20
Звонок раздался ровно в шесть вечера в воскресенье, в первый день лета. Лаптев посмотрел на экран телефона. Звонили с городского номера, значит, на звонок можно ответить. Звонки с незнакомых сотовых телефонов Андрей Николаевич сбрасывал, так как звонили в основном телефонные мошенники или сотрудники банков, предлагающие взять кредит.
– Алло!
– Андрей Николаевич, как жизнь, дорогой? Не соскучился по работе? Извини, что побеспокоил в выходной день, но обстоятельства требуют немедленной консультации, а подсказать, кроме тебя, никто не сможет. Ты помнишь убийство некоего Александра Мамедова в декабре 1982 года?